Лавка дядюшки Лика

Молчание прервал бой напольных часов в гостиной, оповестивших всех нас о том, что теперь уже четыре часа пополудни. Дядюшка Лик сказал, обращаясь к хозяйке дома: «Уже четыре, в пять за нами заедет водитель, так что я прошу вас начать тот разговор, ради которого мы сюда приехали». «Хорошо, с удовольствием! – ответила пани Флама, и повернув голову в сторону нашего спутника, спросила его – Вам понравилось у меня, пан Малаш?» «Очень! – не задумываясь ответил тот, и еще раз повторил – Очень!» «Как только дядюшка Лик в первый раз принес мне вашу картину, я сразу поняла, что вы за человек – сказала пани Флама, – а вскоре я начала расспрашивать дядюшку Лика, и он рассказал мне вашу печальную историю. Поверьте, пан Малаш, я долго думала, мне очень хотелось что-то сделать для вас, и с каждой новой картиной, которую мне приносил дядюшка Лик, это желание все возрастало. Он не даст мне соврать, что расспрашивала я о вас с каждым разом все настойчивей, пока наконец не предложила ему тот вариант своего участия в вашей судьбе, с которым он согласился». Она посмотрела на дядюшку Лика, тот согласно кивнул головой и улыбнувшись сказал, обращаясь к пану Малашу: «Думаю, тут мне самое время вступить в разговор, с пани Фламы уже и так достаточно. Пан Малаш, как вы посмотрите на предложение остаться жить тут, в этом доме?»

За дядюшкой Ликом водилось подобное, помнится, он и меня огорошил как-то таким же резким переходом, за что ему совершенно резонно высказал неодобрение мистер Пик. Вот и теперь наш художник был шокирован, но, думаю, предложи ему дядюшка Лик отправиться с экскурсией на Луну, тот посчитал бы это менее удивительным, чем предложение остаться жить в доме этой чудесной женщины, в которую он с первого же взгляда влюбился, боясь пока даже самому себе признаться в этом.

Пан Малаш снова замер, как уже случилось некоторое время назад, внутри него вновь образовалась какая-то вселенская пустота, безответная и бесконечная, что обычно и случается с людьми чрезвычайно ранимыми. Он просидел так, не шелохнувшись, несколько минут, глаза его наполнялись слезами, он молчал, смотрел на хозяйку и была в его взгляде та великая благодарность, для которой не было и никогда не будет придумано подходящих слов. Пани Флама гладила его по руке, не уставая повторять «все хорошо, дорогой, все хорошо», а дядюшка Лик взглянул на меня смущенно, отвернулся, потянулся за сигаретой и закурил, сделав глоток коньяку.

«Ну, простите, пан Малаш – сказал он после короткого замешательства. – За мной водится некоторая резкость в суждениях и недооценка готовности собеседника. Вон сеньор Конти это знает не понаслышке, так что, простите ради всего святого, и я, с вашего позволения, продолжу. Сразу оговорюсь – не надо вообще думать о том, в каком качестве вас приглашают, тут вокруг только ваши друзья, потому никакого другого качества вам и придумывать не надо. У вас будет отдельная комната с собственным выходом в сад и собственным же санузлом. Простите за подробность, но она из той породы подробностей, что могут испортить жизнь даже самых близких друзей. Если согласны, то давайте нам ключи от своего обиталища в бойлерной, мы сами погрузим весь ваш скарб на машину, и водитель привезет его сегодня же к вечеру».

Историю пана Малаша мне рассказал дядюшка Лик по дороге к художнику сегодня утром. Она была довольно коротка и предельно банальна. Будучи еще довольно молодым человеком, пан Малаш совершил какую-то мелкую глупость, был пойман и провел в заключении «пару самых долгих лет в своей жизни» – так, судя по словам дядюшки Лика, тот сам выразился некогда, рассказывая историю своей жизни.

К моменту, когда его осудили, он был уже женат, имел квартиру в Москве, а выйдя на свободу узнал, что нет теперь у него ни того, ни другого. Все, что он теперь имел – небольшой набор инструментов, которые он в своих недолгих скитаниях подобрал на свалках, и иногда подрабатывал, чиня за небольшую плату электроприборы во всяких мелких магазинчиках.

Однажды проходя двором того самого дома, где впоследствии и поселился, он увидел старушку, которая тащила к мусорному баку электрическую плитку, спросил, что с ней, и вызвался починить. Старушка с охотой согласилась и минут через десять дело было сделано, старушка поднялась в квартиру, проверила прибор, вернулась довольная и протянула мастеру десятку. Пан Малаш отказался, поблагодарил и спросил, не знает ли старушка местечка, где он мог бы пожить. Та попросила его подождать, а сама отправилась к дворнику. С того дня пан Малаш и жил в бойлерной огромного дома, возле которого мы его и забрали. Он чинил утюги и старые электрические чайники окрестным старикам и неимущим, а вскоре с ним будто случайно познакомился дядюшка Лик, который имел тут квартиру на седьмом этаже, и время от времени наведывался проверить, все ли с ней в порядке.