Лавка забытых иллюзий [сборник]

Слово осталось прежним, а суть кардинально переменилась. Во времена Советов стенная газета, как и всяческая другая, служила коллективным агитатором, пропагандистом и организатором. Перо (и кисти живописцев) были приравнены к штыку. За каждый клочок бумаги, появляющийся на стене любого учреждения или учебного заведения, головой отвечал его руководитель, а также секретарь парткома и комсомольский вожак. Однако в газетах с приставкой стен— дозволялось много такого, чего ни в коем случае не пропускало иное печатное издание. Парторги и комсорги закрывали глаза на определенные вольности — лишь бы без антисоветчины.

В МЭИ, к примеру, на каждом факультете выпускали свою собственную стенную газету. Они между собой гласно и негласно соревновались: даже по метражу раскрашенных поверхностей. Помню газеты в пять, семь, а то и десять погонных метров. Листы сражались друг с другом в изобразительном мастерстве — дозволялись даже полуголые девы и легкий сюр, вроде копирования образов Дали. Соревновались и в забористости статей. В факультетской стенгазете мне впоследствии доводилось напечатать то, от чего категорически отказывались газеты другие, включая институтскую многотиражку. Например, отчет со встречи в нашем ДК с Андреем Тарковским. И интервью с Вознесенским.

Но в девятом классе обманчивая хмельная студенческая полусвобода сыграла со мной злую шутку. Привыкнув к институтской вольнице, к первому апреля мы решили пошалить. Пошутить. Совместными усилиями с Димой Р-ым и Мишей Б-м ко Дню дурака выпустить стенгазету. И — выпустили.

Не было в ней ничего противозаконного или антисоветского. Разве что шуточка в адрес директора ФМШ, уже не студента, но преподавателя Бориса Федоровича Р-ва, которого все называли не иначе, как БФ[7].

Первого апреля перед первой парой, которая у нас начиналась в шестнадцать часов, мы повесили плод нашего творчества на доску объявлений физматшколы, на втором этаже института. Потом нам рассказали, что газета не довисела до конца первого академического часа. И больше ее никто не видел. Вернее, мы сами только и видели ее один раз, мельком, — на столе у директора Р-ва.

К нему нас препроводили после первой пары. Тогда нашему директору было никак не больше тридцати, но он уже носил галстук и слегка раздался в талии. И нам, пятнадцатилетним, казался ужасно взрослым и серьезным. Он сидел за своим столом в комнатушке, которая называлась деканатом физматшколы, и выглядел очень серьезным и строгим.

— Ваше, значит, творчество, — сказал он утвердительно и тяжело приплюснул ладонью нашу газету. И зачитал из нее с выражением: — «Параграф первый. За допущенные ошибки в работе с первого апреля сего года уволить директора ФМШ тов. Р-ва БээФ, — он так произнес «БээФ», что мы сразу поняли: он, конечно, знает про свое прозвище и, пожалуй, гордится им. А он продолжал: — Параграф второй. Назначить директором ФМШ тов. В-ко Владимира (в скобках — партийная кличка Дуче)».

В-ко Владимир по кличке Дуче был наш соученик — умный, но слегка нелепый. Свою кличку он обрел с тех пор, как пришел однажды на занятия бритый под ноль. Тогда заучиха в очередной раз выгнала его из класса за хиповскую прическу, и Дуче в знак протеста побрился налысо.

— Что делать-то с вами будем? — обвел нас строгим взглядом БээФ. — Раньше за такие дацзыбао расстреливали. — Он выждал небольшую паузу, чтобы до нас дошла весомость его слов. — А теперь… Понимаете, друзья мои, я, как директор физматшколы, здесь отвечаю за все. И за каждый листочек на доске объявлений — тоже. И если там написано: уволить БээФ Р-ва и назначить В-ко по кличке Дуче — уж не знаю, как насчет назначить, а меня, значит, точно следует уволить. И ведь могут. Но пока не уволили, я тут посоветовался, как мне поступить с вами. Кое-кто предложил мне вас отчислить.

Директор сделал еще одну внушительную паузу и обвел нас взглядом. Во мне все оборвалось, а потом дернулось: «Как?! Отчислить?! Из физматшколы?! Я не хочу! Мне хорошо здесь! А что скажут родители?!» Я покосился на своих друзей. И Димка, и Мишка сидели чернее тучи.

— Но мы решили иначе. И сейчас вы сами скажете, правильно ли мы поступаем. Мы вас подумываем отправить на перевоспитание. Трудовое перевоспитание…

В очах БээФа заблистали веселые огоньки. Дима первым почувствовал, что суровых санкций не последует, и переспросил:

— Направить на воспитание? Куда?

Р-в, с долей пафоса, произнес:

— В студенческий строительный отряд Московского ордена Ленина энергетического института. Этим летом. В ССО МЭИ ТЭФ «Москва-75». Может, собственное чувство юмора там отшлифуете под руководством старших товарищей.

— Я согласен, — очень быстро промолвил я, опасаясь, что БээФ передумает. Помимо всего, я чувствовал вину перед друзьями за то, что втравил их в эту стенгазету.

— Да, это интересное предложение, — по-взрослому кивнул Миша.