Лавкрафт. Я – Провиденс. Книга 2

Помимо приятной работы над «Курганом» Лавкрафт также трудился над менее интересной редакторской задачей, с которой к нему обратилась давняя коллега по любительской журналистике Энн Тиллери Реншоу (она продолжала преподавать то ли в средней школе, то ли в колледже). Также у Говарда появился новый клиент, Вудберн Харрис (1888–1988) – он был родом из Вермонта¹⁰², поэтому, возможно, обратился к Лавкрафту по рекомендации Уолтера Дж. Котса. Забавно (с учетом того, что Лавкрафт выступал за трезвый образ жизни), что среди текстов, присланных Харрисом, были и призывающие к отмене 18-й поправки!¹⁰³ Со временем Харрис стал для него не просто клиентом. Лавкрафт привязался к этому малообразованному, но искреннему деревенщине и отправлял ему одни из самых длинных за всю свою жизнь писем, в том числе и послание конца 1929 года, начинающееся с разумного предостережения: «ВНИМАНИЕ! Не пытайтесь прочитать все сразу! Я писал это письмо на протяжении недели, и получилось целых семьдесят страниц. За все мои тридцать девять лет, два месяца и двадцать шесть дней я никогда не сочинял более длинного послания. Pax vobiscum![7]»¹⁰⁴ (Под семидесятью страницами он имеет в виду тридцать пять листов, исписанных с обеих сторон.) До нас дошли всего три письма к Харрису, хотя их наверняка было больше; самое позднее относится к 1935 году. О Вудберне Харрисе почти ничего не известно, зато он вдохновил Лавкрафта на самые замысловатые с интеллектуальной точки зрения письма.

Возможно, Лавкрафт также поработал над эссе Энн Тиллери Реншоу «Заметки к рассказу А. Ф. Лоренца „Псевдоним Питер Маршалл“» (дата не указана). В нем рассматривается и тщательно анализируется рассказ какого-то начинающего автора (мелодрама о двух людях, которым трудно найти настоящую любовь). Больше всего Лавкрафта интересует устранение будущим автором элементов «искусственности и стереотипной условности» (следует целый перечень таких элементов: типичная светская атмосфера, типичная линия юношеской любви и так далее). Затем Лавкрафт приходит к выводу:

«Чтобы от всего этого избавиться, необходимо перестать брать материал из художественной литературы и подвергать каждое событие рассказа тщательной проверке, задаваясь вопросом: а случается ли такое в обычной жизни? Любой автор должен обращать внимание на прозаичность ежедневного существования… Именно из этих знаний, а не из воспоминаний о прочитанных романах и историях из журналов и нужно заимствовать материал для качественной литературы».

Смахивает на улучшенный вариант какой-нибудь статьи Лавкрафта из «Отдела общественной критики», хотя теперь он, будучи автором прозы, может говорить на основании собственного опыта. Чем он оправдывал свои «странные» произведения, события которых никак уж нельзя отнести к «обычной жизни», – это тема для отдельной дискуссии.

В 1930 году традиционные весенне-летние путешествия Лавкрафта начались в конце апреля. Он хотел попасть в Чарлстон, штат Южная Каролина, и двигался туда практически без остановок – не заехал даже в Нью-Йорк, если судить по отсутствию открыток и писем оттуда. Днем двадцать седьмого апреля он добрался до Ричмонда, а заночевал в Уинстон-Сейлеме, штат Северная Каролина. Двадцать восьмого апреля Лавкрафт уже был в Колумбии, штат Южная Каролина, сидел в Кэпитол-парке и был совершенно очарован атмосферой юга, хотя город оказался «не колониальным, а, скорее, довоенным[8]». Сельскую местность он назвал «на удивление безобразной и отталкивающей», хотя отдельные деревушки все-таки были «невыразимо старомодными»¹⁰⁵. Правда, сельские виды Лавкрафт наблюдал лишь из окна автобуса.

Впрочем, это было лишь предвкушением грядущих радостей. Чуть позже, двадцать восьмого числа, Лавкрафт сел на другой автобус и отправился прямиком в Чарлстон. Ни одного письма к Лиллиан до шестого мая, как ни странно, не сохранилось, зато из открытки, посланной Дерлету двадцать девятого апреля, можно понять, что испытывал Лавкрафт: