Лавкрафт: История Жизни

воображение могло вдохнуть в былые дни новую жизнь. О Митра, что за человек!... Я не могу

понять этой трагедии - ибо хотя у РИГ была угрюмая сторона, выражавшаяся в

негодовании против цивилизации (основная причина наших постоянных и пространных

эпистолярных

перебранок),

я

всегда

полагал,

что

эти

чувства

более-менее

беспристрастны... Сам же он казался мне вполне уравновешенным - в окружении, которое он

любил, со множеством родственных душ... для бесед и совместных поездок и с родителями,

которых он явно боготворил. Плевральная болезнь его матери стала большим испытанием

и для него, и для его отца, но все же я не мог и помыслить, что этого окажется

достаточно, чтобы довести его канатно-жесткую нервную систему до самоубийственной

крайности.

Лавкрафт был не единственным, кто не мог понять причин этой трагедии, - другие

друзья (а также позднейшие исследователи и биографы) также терялись в догадках. Едва

ли здесь подходящее место для посмертного психоанализа Роберта И. Говарда, если

таковой вообще можно провести с достаточной аккуратностью. Достаточно будет сказать,

что

поспешное

приписывание

Говарду

эдипова

комплекса

выглядит

крайне

сомнительным - не в последнюю очередь потому, что это подразумевает реальное

существование эдипова комплекса, в чем сейчас сомневаются многие психологи. Позднее

Лавкрафт пришел к мысли, что крайняя эмоциональная чувствительность помешала

Говарду принять утрату матери "как часть неизбежного порядка вещей". В этом,

определенно, что-то есть; а некоторые исследователи видят в работах Говарда навязчивую

одержимость смертью. В любом случае Лавкрафт потерял близкого друга последних шести

лет, который - хотя они так и не встретились - очень много для него значил.

Тем временем, Лавкрафт помогал доктору Говарду, как мог, отсылая различные вещи -

включая письма от Говарда - в мемориальную коллекцию в колледже Говарда Пейна в

Браунвуде, Техас (Лавкрафт называет его alma mater Говарда, хотя Говард провел там

меньше года). Письма самого Лавкрафта к Говарду постигла прискорбная участь - похоже,

они были случайно уничтожены доктором Говардом где-то в конце 1940-х гг. К счастью,

очень большие - возможно, практически полные - выдержки из них были расшифрованы

под руководством Огюста Дерлета; сравнительно малая их часть была реально издана в

"Избранной переписке". Совместная переписка Лавкрафта-Говарда на многое пролила бы

свет.

Говард оставил такое ошеломляющее количество неизданных рукописей, что не только

все его книги вышли посмертно, но и - невзирая на многочисленные публикации в

бульварщине всех сортов - гораздо больше его вещей увидели свет после его смерти, чем

до нее. Одной из первых стала "Хайборийская эра" (The Hyborian Age; Лос-Анжелес:

Cooperative Publications, 1938), великолепная "история" мира до, во времена и после

Конана. В качестве вступления публикацию предваряло письмо, которое Лавкрафт послал

Дональду А. Уоллхейму, вероятно, в сентябре 1935 г., приложив к тексту Говарда.

Почти сразу же Лавкрафт написал воспоминания с кратким критическим обзором

творчества Говарда, "In Memoriam: Роберт Эрвин Говард"; они появились в "Fantasy

Magazine" за сентябрь 1936 г. В них мы находим, в несколько более упорядоченной форме,

многое из того, что было в его письме к Э. Хоффману Прайсу от 20 июня, воплотившему его

первую реакцию на смерть Говарда. Более короткая версия этой статьи, "Роберт Эрвин

Говард: 1906-1936", появилась в "Phantagraph" за август 1936 г. Р.Х. Барлоу написал

трогательный сонет, "R. E. H.", в первый и последний раз появясь в "Weird Tales" (октябрь

1936 г). Колонка писем в том же номере была полна даней памяти Говарда - одно из писем

было, конечно, от Лавкрафта.

Разнообразные поездки и экскурсии весны и лета и визиты друзей, старых и новых, во

второй половине года сделали 1936 г. не таким бедственным, каким он казался вначале. 4

мая шествие в колониальных костюмах открыло празднование Трехсотлетия Род-Айленда;

оно началось от ворот Ван-Викля в университета Брауна - всего в ста ярдах от порога дома