Читаем Лавра полностью

Выйдя на площадку, я тронулась вниз по ступеням. За спиной хрустнул замок: гадко, как носовой хрящ. Боль, резавшая глазные яблоки, мешала сосредоточиться. Ясное ощущение безысходности моего существования заполняло пустеющее сердце. Если бы тот, кто слушал мои мысли, вознамерился записать, он вряд ли сумел бы словами. Теперь, выйдя на улицу, я шла к метро, не оглядываясь. Мысленная бессловесность делала меня невидимой для преследователей. Эти ищейки умели выслеживать единственно по мыслям и словам. Безжалостными словами я не могла признаться: тот, кто спрашивал на исповеди, спросил единственную и главную правду. Я венчалась с чужим венчанным мужем, а значит, мое договорное венчание было воровским.

Дойдя до церковной ограды, я подумала о том, что, наверное, схожу с ума. Безумие бессловесно. Так в монастыре - темный, бессмысленный вой. Ищейки умеют находить только по мыслям и словам, - значит, в безумии спасение. "Хорошо, - я сказала себе, - это - хорошо". Раскрытая калитка зияла в ограде, и, замедлив шаги, я свернула.

Церковный двор был усеян строительным мусором: криво распиленные доски, мотки проволоки, тяжелые бетонные глыбы. Минуя осторожно, я оглядывалась по сторонам. У заднего крыльца, приставленного к наружной алтарной стенке, лежали мешки. Выгрузив из машины, их бросили здесь же под открытым небом. Приблизившись, я оглядывала внимательно. То тут, то там в мешках зияли отверстия. Повинуясь неповоротливой мысли, я просунула палец, но не нащупала. "Тише, тише", - спасаясь от нового, подступающего приступа, я отогнала мысль о пулях. "Ну, откуда? Разве станут среди города? Должны были - подальше. Никакой не песок, цемент".

"Что же мне делать, Господи?" - теперь, совладав, я видела ясно: на самом деле все по-другому. До самых последних Митиных слов мой мир, в котором я существовала, сохранял подобие цельности. Теперь нижние мешки лопнули под тяжестью верхних, и тонкое цементное крошево, просыпавшееся сероватыми островками, покрывало пустую землю. Присев на корточки, я потянула обеими руками, расширяя разрыв. Мягкая, широкая струя, хлынувшая из-под рук, замерла невысокой горкой. "Безумие бессловесно", - я повторила снова и, оглянувшись, подняла пластмассовую плошку, заполненную водой до краев.

Поддернув рукава, я плескала и месила старательно - свободной рукой. Глиняное тесто, похожее на разъезженную дорогу, становилось гуще. Разминая пальцами, я лепила плоские лепешки. Их набралось целых пять, когда, внимательно оглядевшись, я выбрала дальний, густо заросший угол, и, подхватив первую, расправила в цементных пальцах. В углу двора, вытоптав злую крапиву, я положила лепешку на свободную землю. Одну за другой я сносила их в угол и раскладывала чередой, в затылок. В укромном месте, защищенном оградой от чужих, читающих мысли глаз, я занесла ногу и опустила всей тяжестью. След, пришедшийся на первую, отпечатался ясно. По числу лепешек следов выходило пять. Теперь, когда я оглядывала работу, отпечатки не казались безупречными. То здесь, то там ровный орнамент подошв вышел сбитым. "Ну и пусть, главное, лишь бы схватилось, главное, чтобы - солнце". Присев на траву в двух шагах, я думала о том, что, если все исчезнет, должно остаться что-то - свидетельство для ангела, чтобы он мог поглядеть и, увидев, понять без слов. Я представила, как обозлятся эти, идущие за мною. Сюда, за церковную ограду, им хода нет. Следы, оставленные на обочине, останутся для них недоступными.

Совершенно явственно я видела, как, привстав на цыпочки, они станут заглядывать через прутья, надежно окружившие мой, еще не выжженный солнцем скит. Здесь, вблизи разгромленной церкви, с которой загодя сняли крест, я думала об ангеле, летающем над полями. В изумрудном луче его собственного, стремительного креста он должен был увидеть следы и опуститься. По этим следам - добраться до меня и если не спасти, то понять. Отряхивая платье, я заглядывала в небо. Золотистые утренние лучи обходили высокие стебли, подбираясь к следам. Крапивные метелки, склоненные своей тяжестью, выступали навстречу. Они были тяжелыми и полновесными, как кропила.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь за жильё. Книга вторая
Жизнь за жильё. Книга вторая

Холодное лето 1994 года. Засекреченный сотрудник уголовного розыска внедряется в бокситогорскую преступную группировку. Лейтенант милиции решает захватить с помощью бандитов новые торговые точки в Питере, а затем кинуть братву под жернова правосудия и вместе с друзьями занять освободившееся место под солнцем.Возникает конфликт интересов, в который втягивается тамбовская группировка. Вскоре в городе появляется мощное охранное предприятие, которое станет известным, как «ментовская крыша»…События и имена придуманы автором, некоторые вещи приукрашены, некоторые преувеличены. Бокситогорск — прекрасный тихий городок Ленинградской области.И многое хорошее из воспоминаний детства и юности «лихих 90-х» поможет нам сегодня найти опору в свалившейся вдруг социальной депрессии экономического кризиса эпохи коронавируса…

Роман Тагиров

Современная русская и зарубежная проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза