Лаврентий Берия и Сталин

На третьей минуте до взрыва вдруг фон нейтронов удвоился, на второй минуте стал ещё больше. Флеров с Курчатовым тревожно переглянулись – опасность хлопка вместо взрыва резко возросла. Но автомат пуска работает равнодушно, ускорить ничего невозможно, и во власти Курчатова только отменить взрыв (в действительности, решение об отмене взрыва мог бы принять только Берия, и то только предварительно согласовав его со Сталиным. – Б.С.).

– Десять секунд… пять секунд… три, две, одна, пуск!

Курчатов резко повернулся лицом к открытой двери. Небо уже померкло на фоне освещённых холмов и степи. Курчатов бросился вон из каземата, взбежал на земляной вал и с криком «Она!», широко взмахнул руками, повторяя: «Она, она!», – и просветленье разлилось по его лицу.

Столб взрыва клубился и уходил в стратосферу. К командному пункту приближалась ударная волна, ясно видимая по траве. Курчатов бросился навстречу ей. За ним рванулся Флеров, схватил его за руку, насильно увлёк в каземат и закрыл дверь.

В каземат врывались остальные – разрядившиеся, ликующие. Председатель (Берия. – Б.С.) обнял и расцеловал Курчатова со словами: «Было бы большое несчастье, если б не вышло!» Курчатов хорошо знал, какое было бы несчастье.

Но теперь все тревоги позади. Курчатов и его команда решили все научные задачи, с успехом прошли через все трудности организации (выходит, Лаврентий Павлович к организации работ отношения не имел, всё тянул на себе Игорь Васильевич? – Б.С.). С лица Курчатова мгновенно слетело напряжение. Он стал сразу мягким и как будто смущённым.

Но Берия вдруг забеспокоился. А такой ли был взрыв у американцев?

Немедленно приказал соединить его по телефону с Мещеряковым, посланным для наблюдения за взрывом на северный наблюдательный пункт. В 1947 году он… был по приглашению американцев на Бикини и видел там американский подводный ядерный взрыв.

– Михаил Григорьевич! Похоже на американский? Очень? Мы не сплоховали? Курчатов нам не втирает очки? Всё так же? Хорошо! Хорошо! Значит, можно докладывать Сталину, что испытание успешно? Хорошо! Хорошо!

Берия дал команду чем-то смущённому генералу, дежурившему у телефона, тотчас же соединить со Сталиным по ВЧ. В Москве подошёл к телефону Поскрёбышев.

– Иосиф Виссарионович ушёл спать, – ответил он.

– Очень важно, всё равно позовите его.

Через несколько минут Берии ответил сонный голос:

– Чего тебе?

– Иосиф, всё успешно. Взрыв такой же, как у американцев…

– Я уже знаю и хочу спать, – ответил Сталин и положил трубку.

Берия взорвался и набросился с кулаками на побледневшего генерала:

– Вы и здесь суёте мне палки в колёса, предатели! Сотру в порошок!..

Легко убедиться, что все детали, придуманные Головиным и отсутствующие в рассказе Харитона, вполне соответствуют мифологическому образу жестокого и мнительного злодея, которым рисовала Берию советская пропаганда после его падения. Лаврентий Павлович предпринимает совершенно бессмысленные действия. На всякий случай побуждает одного из присутствовавших сопровождать «изделие» на башню, стоя в нелепой позе на платформе лифта. Хотя толку от такого сопровождения никакого, один только напрасный риск для сопровождающего. Потом Берия постоянно не доверяет Курчатову, боится, что испытание сорвётся, в последний момент теряет веру в успех. Тут по законам плохой пьесы возникает реальная опасность провала из-за роста нейтронного фона, чтобы потом весомее ощущался успех. Когда всё позади, Берия целует Курчатова, но это поцелуй иудин, поскольку Лаврентий Павлович всё ещё сомневается, а настоящий ли это взрыв? Не надул ли его Курчатов? А пока Берия затевает дурацкую проверку, Сталин звонит по ВЧ, узнаёт от дежурного генерала, что бомба благополучно взорвалась и идёт спать. Злодей Берия посрамлён: ему не удалось первым доложить генералиссимусу об историческом событии, и тут же от вежливости не остаётся и следа: Лаврентий Павлович набрасывается с кулаками на ни в чём не повинного генерала. Вот так и рождались легенды о Берии, очень мало общего имевшие с действительностью.

После создания атомной бомбы Лаврентий Павлович в качестве главы Спецкомитета продолжал руководить водородным проектом. К концу жизни его маршальский мундир, кроме Золотой Звезды Героя Социалистического Труда, украшали пять орденов Ленина, два ордена Красного Знамени, орден Суворова 1-й степени и три ордена Красного Знамени союзных республик – Грузии, Армении и Азербайджана.

Отец советской водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров вспоминал свою первую встречу с Берией тет-а-тет в 50-м году во время работы над водородным проектом: «Он встал, давая понять, что разговор окончен, но вдруг сказал: «Может, у вас есть какие-нибудь вопросы ко мне?»

Я совершенно не был готов к такому общему вопросу. Спонтанно, без размышлений, я спросил: «Почему наши новые разработки идут так медленно? Почему мы всё время отстаём от США и других стран, проигрывая техническое соревнование?»…