Лавровый венок для смертника

Словно не слыша ее слов, Валерия облегченно вздохнула: если лейтенант Вольф не в камере, это уже вселяет надежду. Но лучше бы она не вздыхала. Эллин звонила ей вовсе не для того, чтобы выслушивать вздохи облегчения. А чтобы внимать рыданиям.

— Значит, теперь все складывается не так уж и плохо… для нас с вами.

— Для лейтенанта. Но не для вас, леди Удайт. Только для лейтенанта, и уж ни в коем случае не для «нас с вами».

— Думаете, он уже знает, кто ему подсунул эту сифилитичку? — вкрадчиво поинтересовалась Валерия. В глубине души ей все еще хотелось верить, что у Эллин хватит благородства не распространяться о том, кто стоит за Овелен.

— Она что, действительно больна сифилисом и состоит на учете?..

— Да нет, это я так, к слову. Хотя… ну что вы?! Не может быть. Во всяком случае, не думаю… — вдруг сама же и усомнилась в собственной уверенности. — В таком случае Овелен попросту не решилась бы. В конце концов, она ведь… профессионалка.

— Это-то и странно.

— В каком смысле?

— Что такая профессионалка, как она, — и вдруг связалась с вами, оказавшись втянутой в авантюру, сварганенную столь же безнадежной, сколь и бездарной любительницей.

— Не добивайте меня, Эллин. Мне и так тошно на душе, а вы еще и ведете себя, как гладиатор перед неиствующими трибунами. — «А ведь точно подметила, дрянь островная! — по-своему восхитилась Грей. — именно так: подобно гладиатору, занесшему меч над поверженным противником, но тянущим и тянущим время, чтобы насладиться не столько осознанием своего превосходства, сколько ревом трибун, — я и веду себя в эти минуты». — Лейтенанту уже известно, что за Овелен стоит мое имя?

— Пока что нет. Но, если оно станет известно Вольфу, суда вам не миновать. Как минимум три года тюрьмы обеспечено — это я вам гарантирую, как адвокат.

— И что, нельзя разубедить его в том, что?..

— При мне поклялся, что не успокоится, пока не доведет это дело до слушания в суде. И поскольку Овелен расколется на первом же допросе, то я вам не завидую. Послушайте, на что вы рассчитывали? Зачем вам все это понадобилось? Лейтенант полиции — совершенно новый человек на острове… К чему все эти страсти?

7

Удайт покаянно молчала. Эллин даже показалось, что в трубке раздались ее всхлипы. Что ж, когда человеку по собственной глупости приходится сменять особняки и виллы — на тюремную камеру, поневоле затоскуешь.

— К тому же мне стало известно, что вы уже успели основательно, именно «основательно», познакомиться с лейтенантом.

— Познакомилась, — вздохнула Валерия. — Вчера. Однако знакомство вышло абсолютно официальным, я бы даже сказала, великосветским.

— Ты ж подумаешь: «великосветским!».

— Интересно было узнать, на кого вы возлагаете надежды, на кого рассчитываете. Вот я и подкатилась к нему с разными дурацкими вопросами. Что-то вроде интервью. Не забывайте, что в какой-то степени я — журналистка.

— И тоже — любительница.

— Но по тому, как Вольф вел себя, — проглотила и это оскорбление Валерия, — мне вдруг показалось, что он мог бы оказаться полезным.

— Словом, вы решили, что, запутавшись в трусиках Овелен, лейтенант падет к вашим ногам, умоляя уладить сей щепетильный конфликт, спасти его, применить все свои связи, которых у вас, как оказалось, увы… То есть размечтались по поводу того, что очень скоро лейтенант окажется под вашим влиянием.

— Вынуждена признать, — кротко согласилась Валерия. — как на исповеди… Кстати, если уж мы решили играть в открытую… он присутствует при нашем разговоре?

— Ваши уединения на вилле явно не идут вам на пользу.

— И над этим тоже следует задуматься, — почти покаянно согласилась Удайт.

— Звонить вам, чтобы попытаться уладить этот конфликт миром, лейтенант не станет. Если уж он решится побеседовать с вами, то только так, чтобы видеть вас и при свидетелях. Но думаю, что и на это он тоже не пойдет. Вообще не станет общаться, пока вас не доставят к нему в кабинет под конвоем и в наручниках.

— Но почему вы спасаете только его, не спасая при этом меня?

— Потому что не он, а вы решили предать меня. Именно вы, счастливая владелица газет, особняков и приморских вилл…

Удайт вновь потребовалось несколько минут напряженного молчания, несколько минут ярости и самоуничтожения, чтобы, наконец, решиться:

— Кажется, я уже все осознала, Эллин.

— «Кажется»?

— Действительно осознала, леди Грей. Поймите, на сей раз я говорю со всей возможной искренностью, и если…

Даже бросив трубку на рычаг, Эллин все еще не сомневалась, что Валерия продолжает увещевать ее. И местную аристократку-авантюристку не смущало то обстоятельство, что в ответ она может слышать только гудки. Для нее важно было высказать все то, что угнетало, исповедаться, облегчить душу.

Грей отчетливо представляла себе, что в эти минуты островитянка была в состоянии, близком к прострации. Что очень даже импонировало сочинительнице вселенских трагедий.