Лазурь

Аня находилась дома, в тепле и покое. Никакой боли и страха. Тихонько треплет занавески ветер, пахнет едой, настоящей… но в то же время она понимала, что все это ей снится. Сейчас она откроет глаза, и снова вернется боль, и этот кошмар с запахом пыли, сухих листьев и болота. Аня хотела остаться во сне как можно дольше, но, как это обычно бывает, чем сильнее стараешься спать, тем хуже спится. Сознание, будто наполненный воздухом шарик, стремительно поднималось на поверхность, и никакие усилия не могли удержать его в небытие.

Аня нехотя открыла глаза. К ее удивлению, реальность мало чем отличалась от сна: она действительно находилась в доме, а точнее в избе. Они часто упоминались в сказках из Аниного детства, поэтому старенький тесный домик, пропахший сырым деревом и сеном, но чистый и ухоженный, она опознала сразу. Тепло – значит, здесь есть печка, и еще пахнет едой. Нет, ей не приснилось, тут и вправду есть еда! Но секундная радость мигом сменилась тревогой: еду кто-то приготовил – девушка в доме не одна. Впрочем, желудок не разделял опасений своей хозяйки и, почуяв съестное, требовательно заурчал. Аня зажмурилась, понимая, что предатель выдал ее с потрохами и теперь, кто бы ни находился с ней в помещении, он непременно обратит на нее внимание, поэтому не сразу услышала тихий свистящий смех.

Все это время девушка лежала лицом вниз на длинной скамье, в деревнях эту часть интерьера обычно называли лавкой. На ней было постелено что-то вроде сукна или домотканого коврика, старого, сплошь в заплатках, – зато не голые доски. Аня старалась не шевелиться, потому источник звука оставался вне поля ее зрения.

– Да не мружись, видать же, не спишь!

Звук человеческой речи вызвал у девушки странную смесь из радости и беспокойства, словно ее личность за время скитаний разделилась надвое, и первая безумно рада наконец встретить живого человека, каким бы он ни был, а вторая во всем готова видеть подвох и опасность. И в целом они обе были по-своему правы.

– Ну? Чего лежишь? Поднимайся, теперича можно…

Аня попыталась прикинуть, кто с ней говорит: голос был мужским и, судя по отдельным словам, его обладатель не молод. Старик в Зоне? Кто в своем уме станет жить здесь в таком возрасте?

Девушка помедлила, но все же приняла сидячее положение. Спина еще болела, просто эта боль была ерундовой по сравнению с тем, что она пережила… когда? Сколько времени прошло?

– Ты спала двое суток, – снова зазвучал тот же голос, и Аня принялась рассеянно искать его источник. В стене ярко сияли два окошка, наполняя комнату густым, как молоко, светом, и в нем не сразу удалось разглядеть худощавую фигуру.

– Тута я, тута. Сюда гляди. – Дедок сидел напротив, на такой же лавке сбоку от окна, и был практически неразличим в интерьере своего дома, казался его частью или дополнением. Среди стен, увешанных гирляндами из сушеных корней, пучков трав и разных плодов, наравне с одеждой и какими-то тряпочками, дед сам выглядел как сушеный корнеплод в поношенных штанах и латаной клетчатой рубахе. Макушку старичка прикрывал головной убор наподобие дачной панамы, «картуз» – пришло на ум старое, но смешное слово откуда-то из глубин забытого детства. Когда-то эта шапка была белой, теперь же казалась грязно-серой, с пятнами от долгой носки. Оно и неудивительно: где старику ее выстирать? Разве что в речке прополоскать.

– Везущая ты девка. Ищо бы чуть-чуть, и съел бы тебя этот… – дед хохотнул, – чорт болотный. Как чуяла, куда идешь.

«Как же он тебя не съел, дедуля?» Аня хмыкнула, обнаружив под футболкой плотный корсет из бинтов. Нет, не бинты это: ткань, порезанная на полосы. Где тут возьмется столько бинтов, чтобы всю спину замотать?

– А мне-то что? Я его палкой-то и прогнал.

Девушка удивленно подняла глаза. Разве ее вопрос прозвучал вслух? Или простое совпадение?

Старик сощурился в улыбке:

– Есть хочешь?

Еще бы Аня не хотела!

* * *

Это было похоже на перловую кашу с мясом, как по вкусу, так и по консистенции, и почти без соли, но Аня не замечала недостатков. Для нее такое месиво показалось самой вкусной едой на свете. Она слишком долго питалась одним сырым мясом, и мало-мальски приготовленная пища, пусть и с минимумом приправ, исчезла из старенькой надтреснутой тарелки в мгновение ока. Дед без возражений отсыпал добавки.

Уплетая вторую порцию, Аня подумала, не отравил ли дедок еду, однако быстро отмела эту мысль как совершенно нелогичную. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как девушка в последний раз вот так сидела за столом и ела как человек. И пускай стол грубо сколочен из досок, отполированных тысячей прикосновений чужих рук, табуретка скрипит и пошатывается, посуда, видавшая еще времена Союза, с голубыми цветочками по краям, ложка гнутая, из алюминия, но такая удобная, особенно когда у тебя на лице рваный противогаз…