Лазурный мир [= Синий мир]

Из внешнего помещения хижины послышались поспешные шаги. Кто-то приоткрыл дверь и сказал: «Осторожно! Нужно подождать. Люди просыпаются».

Хаст распахнул дверь настежь, схватил говорившего — Видала Рича, бывшего заступника Самбера — и затащил его в комнату, после чего тихо прошел к выходу. Больше никого не было видно. По-видимому, о заговоре знала вся группа заступников, но только трем можно было предъявить фактические обвинения.

С самого начала Баркван Блаздель не притворялся, что смирился с условиями плена. Его бывший престиж больше ничего не значил — напротив, вызывал враждебность у других обитателей плота. Блаздель неохотно приспособился к новой жизни, помогая сооружать шпалеры для губок и очищать скребками прутья. Его супруга, на Смотрине повелевавшая целой оравой из четырех горничных и трех садовников, сперва восстала, когда Блаздель потребовал, чтобы она пекла панголей — так называли нечто вроде хлеба из пыльцовой муки — и варила мякоть губок, «как последняя шлюха низкой касты», по ее собственному выражению. Наконец она уступила протестам голодного желудка. Ее дочери приспособились легче и быстрее — в самом деле, четыре младшие дочери со злорадным торжеством приветствовали умерщвление крагена и участвовали в нем. Две старшие оставались при этом в стороне, поднимая брови при виде вульгарного энтузиазма сестер.

Таковы были обстоятельства существования Блазделя к тому времени, когда ему пришла в голову неудачная идея вызвать Царя-Крагена. Люк Робине и Видал Рич жили примерно в таких же условиях и не были стеснены какими-либо ограничениями, кроме относившихся к кораклам.

Наутро после их задержания трех заговорщиков обвинили перед судом мастеров гильдий и старейшин каст. Так как Файрал Бервик непосредственно участвовал в обнаружении заговора, роль арбитра на этот раз взял на себя Джиан Рекарго.

Начинался безоблачный день, солнце ярко озаряло плавучий остров. Рядом с устьем лагуны лежала туша крагена — ее все еще разделывали ученики мошенников и вымогателей. Судьи сидели молча, а если и перебрасывались парой слов, то шепотом.

Моргающих от слепящего света Барквана Блазделя, Люка Робине и Видала Рича вывели из хижины, где они провели ночь. Их подтолкнули к скамье — опять же, в полном молчании — и заставили сесть.

Файрал Бервик поднялся и рассказал о событиях предыдущей ночи: «Очевидно, что они намеревались привлечь внимание Царя-Крагена, если бы он оказался поблизости».

Джиан Рекарго наклонился вперед: «Они это признали?» Повернувшись к Блазделю, арбитр спросил: «Что скажешь?»

«В том, что касается меня лично — ничего», — отозвался Баркван Блаздель.

«Ты признаёшь себя виновным?»

«Я не намерен выступать с заявлениями. Вещи таковы, каковы они есть».

«Ты отрицаешь или можешь опровергнуть показания Файрала Бервика?»

«Нет».

«Ты должен понимать, что тебе предъявлены очень серьезные обвинения».

«С вашей точки зрения».

«У тебя были основания считать, что Царь-Краген находится или находился поблизости от нашего плота? Или ты производил этот шум всего лишь в надежде привлечь его внимание в том случае, если он окажется поблизости?»

«Повторяю: я не намерен выступать с заявлениями».

«Ты не желаешь выступить в свою защиту?»

«Это было бы бесполезно».

«Но ты не отрицаешь, что совершал упомянутые действия?»

«Я ничего не отрицаю и не утверждаю. Вещи таковы, каковы они есть».

Люк Робине и Видал Рич были столь же немногословны. Арбитр выслушал показания Скляра Хаста, Джулио Райла и Ролло Барнака. Он сказал: «Очевидно, что три заступника виновны в действиях, совершенных под влиянием самых мстительных побуждений. Не могу предложить никакой меры наказания. Насколько мне известно, ситуация беспрецедентна».

Файрал Бервик произнес: «Наша задача —обеспечить свою безопасность. Мы можем убить этих людей. Можем бросить их на далеком плавучем острове, даже на одном из диких плотов — или тщательно охранять их и следить за ними. Я даже испытываю к ним некое сочувствие. Если бы мне была свойственна их непоколебимая вера, я мог бы вести себя таким же образом в сходной ситуации. Рекомендую строго предупредить их, но сохранить им жизнь».

Никто не возражал. Джиан Рекарго повернулся к трем преступникам: «Вас не казнят. Все останется, как прежде. Подозреваю, что вы не проявили бы к нам такое же снисхождение, но это неважно. Мы — не вы. Помните, однако! Мы обязаны заботиться о своей безопасности и не проявим такое милосердие снова! Поразмыслите о том, что вам теперь предстоит начать новую жизнь и найдите себе лучшее применение в этой жизни. Идите! Возвращайтесь к работе. И попробуйте заслужить доверие, которое вам оказали».

«Мы не просили захватывать нас в заложники», — беззаботно произнес Баркван Блаздель.