– Черский чувствовал себя здесь как дома. Без слов он подошёл к умывальнику, потом очистил мундир, сапоги, и только тогда уселся на стул.
– Стоял на вахте, – объяснил он. – Паскудный день.
– Марчевский взглянул в окно. Клубы песка и мусора били в стекло. Через них ничего нельзя было увидеть.
– Да, день мерзкий, – подтвердил он. – Но с тобой плохо, – обеспокоился он снова. – Меня беспокоят особенно твои глаза. Время от времени каждый из нас жалуется на них, но боюсь, что у тебя это может превратиться в хроническое страдание. Эта вечерняя работа при свечах очень разрушает зрение…
Черский только вздохнул, Марчевский нервно потёр подбородок.
– Очень сожалею о том, как если бы это я загнал тебя в ловушку, – добавил он немного погодя. – Кто, однако, мог предвидеть, что Ланин признает тебя в конце концов за учёного?.. Если бы не разжигал его амбиции, он провалил бы наши планы в зародыше. И к чему пришло? В результате: он всех нас считает глупцами… – слова звучали всё спокойней, как будто он подводил итог всей жизни. – Сомнительный круг. Ударить по нему сверху я не могу, потому что помешало бы это всей работе. Вероятно, я вначале совершил какую-то ошибку. Ослепил чрезмерно глупца…
Он охватил Черского задумчивым взглядом.
– Так или иначе, прийти в негодность мы не позволим, – сказал он немного погодя нормальным тоном. – Я установил с Чекулаевым: завтра ты пойдёшь снова в госпиталь. Позаботятся там о тебе на совесть. Завтра…
Он не докончил предложения, потому что грудь Черского рванул внезапный спазм, как рыдание без слез, которое разрывает душу, но не может выскользнуть из горла.
– Боже, Боже!.. – сжал он руками виски. – Когда это всё закончится? Или до смерти будут держать нас в этих проклятых казармах? И никогда не смогу учиться нормально? Жить нормально?..
В течение долгого времени в комнате господствовала полная тишина. Марчевский наконец поднялся с места.
– Янек, выше голову! – мягко произнёс он, кладя руку на его плечо. – Тебе тяжко, мне тоже… Амнистия была в шестьдесят шестом году и принесла немалые льготы. Может, будет и другая. Получил недавно из Петербурга известие, что-то там ждут… Он выдержал ещё немного, – его голос прозвучал мягко. – Продержались столько, продержимся больше. Тем временем отдохнёшь в госпитале.
Черский медленно поднял голову.
– Ланин позволит? – спросил он.
– Воспользуемся случаем, что завтра он уезжает. Получил трёхнедельный отпуск. Вывозит всю семью в Барнаул.
Глаза Черского наконец набрались блеску. Он вздохнул с облегчением.
– Ну, тебе уже легче? – пошутил Марчевский. – В таком случае скажу ещё кое-что приятное: я получил сегодня письмо от Потанина.
Это известие произвело на Черского отличное впечатление. Потанин сейчас пребывал в Москве и, выезжая отсюда, забрал прекрасную коллекцию окаменелостей, найденных им в окрестностях Омска.
– Так вот, он пишет, – голос Марчевского звучал почти весело, – что эти раковины наделали много шума, но никто не хочет взяться за их определение. Попросту боятся. Если Гумбольдт утверждал, что эти территории находились в давние времена под водой, простиралось здесь море, то твои раковины должны были отрицать это. Потому что ведь они принадлежат к пресноводным…
– Наверное, принадлежат! Я проверил добросовестно во всех книгах, какие смог достать здесь. Впрочем, Потанин согласен со мной.
– Даже подтверждает в письме. Но он не является специалистом в этой области, следовательно, должны сказать это другие. А если бы признали, что это так, ты знаешь, что из этого произошло? Вот черти побрали бы целую теорию великого Гумбольдта! Потому что свидетельствовало это, что здесь и прежде были реки и озёра, а не океан или море. Следовательно, стоило бы выстрелить из большого орудия, потому что каждый боится, чтобы случаем не подвергнуться осмеянию.
– Что на это Потанин?
– Советует работать больше. Просит меня, чтобы исследовал эти теории основательно, сделал разрезы и эскизы и постепенно посылал с краткими описаниями в Московское общество испытателей природы. Мне кажется, что он сделал много.
Ясные мгновение назад глаза Черского начали гаснуть.
– Ланин тебя вспоминал? – Марчевский разгадал, что с ним произошло. – Временно он не стал кружить ему голову. Что до Потанина, человек очень порядочный. Помнит обо всём. Прислал анатомический справочник, который ты просил. Вовремя, как раз пригодится. Я разговаривал с комендантом госпиталя. Если захочешь, можешь даже ассистировать при вскрытии трупов и операциях, он уладит всё. Это тоже неплохой человек, только вот пьяница.
Что-то пришло ему в голову весёлое, он рассмеялся, покачал головой, потом поставил самовар.
– Что хотел тебе ещё сказать?.. – остановился он. – Ага! Благодаря Потанину я получил немного известий о твоей семье…
Он незаметно взглянул на Черского, его лицо внезапно покрыла смертельная бледность.
– Всё там в порядке, – говорил он дальше безразлично, будто не замечая этого. – Мать жива, жива сестра и швагер (зять), появились дети. Поместье не было конфисковано. Полностью принадлежит швагеру.