ЛЧК (Записки старого человека)

На второй день Гертруды не было, но по радио передавали его выступление: вождь вещал о политическом значении мероприятия… а потом снова вой и свист, и снова шарили по квартирам… К Блясу зайти не решились, зато накрепко заперли его в подвале, когда он спал, сломали тележку и пошли наверх. Утром следующего дня Бляса выпустили и даже починили транспорт — приказал Анемподист, управдом не любил, когда обижали свиней. На пятом этаже перерыли все три квартиры, в поисках котов проверили кастрюли, банки и даже бутылки, похитили кое-что из запасов, разбили банку с черно-смородинным вареньем и так вывозили пол, что Мария отмывала целый день. Антона оштрафовали на месячную зарплату за потерю бдительности на посту дворника и заставили пойти в подвал проводником, правда, до большой трубы не дошли, не захотели ползти на животе и, слава Богу, ни одного кота не встретили. Несколько человек караулило на лестнице, из квартир никого не выпускали, только Бляс, багровый от бешенства, по-прежнему возил еду свиньям, за ним на почтительном расстоянии следовали два охранника.

К вечеру третьего дня стало ясно, что мероприятие прошло успешно, и теперь из списков мертвых кошачьих душ оставалось вычеркнуть десятка два имен, в отчете посетовать на объективные трудности, несовершенство техники, недостаточную сознательность населения…

Я смотрел в окно. Тусклое багровое солнце почти касалось земли. Кругом снежная пустыня с островками согнувшихся деревьев, которые сбегают с возвышенностей в лощины, как будто торопятся укрыться от ветра, проснувшегося к концу дня. В темноте громкоговорители замолчали, маячившие на этажах, у подъезда дежурные исчезли, и мы собрались в подвале. Пришли все, не было только Коли, куда-то делся, зато неожиданно появился Крылов, с синевато-бледным лицом, рука на перевязи. После налета он отлеживался дома, Мария приносила ему еду.

— Программа выполнена, теперь целый год можно жить спокойно… — он был преувеличенно весел.

Бляс посмотрел на его руку — и промолчал.

— И все-таки не пойму, что за напасть такая, к чему им коты? — как всегда, допытывалась Мария.

— Я же тебе говориль… — устало начал Аугуст.

— Конкуренция, — объяснила Лариса, — без котов никто не сможет предсказать будущее, и тогда кошкисты просто назначат его, каким хотят.

Бляс усмехнулся:

— До лампочки им будущее, они хотят свининку задарма, и чтоб каждый день.

— Они не убивают больше, и это несомненное смягчение нравов и шаг в сторону свободы… — историк воспрял духом.

— Да-а, не убивают… — Аугуст наморщил лоб. — Я помню, ех-хал из лагерь… пересадка, я ждал два дня и некуда было спать. Паспорт нет, милиция боюсь, одежда плохой, и везде холод, о-о-о… На вокзале у стены патарей большой, высокий, за ним щель… можно только стоять, зато тепло, никто не видит… Я всю ночь стоял, и утро… спал, просыпался — люди ходят рядом, смеются, дети… кто уехал, приехал, а я стою, мне нет места нигде… Я заплакал. А было тепло, никто не бил, не убивал меня…

Бляс развел огонь, жарил свинину, ели, пили чай. На запах мяса стали собираться коты. Первым появился Серж, как всегда спокоен, оглянулся — где Крис? — Криса не было. Пришла Люська и тут же затеяла склоку с незнакомым котом… Серый пришел, Голубчик… всего котов шесть или семь. Феликса не было.

***

Как только рассвело, рядом с домом послышались голоса. Гертруда перехитрил нас — и теперь коты в западне, они ведь у Бляса. Чтобы уйти в трубы, им надо перебежать в соседний подвал, метров двадцать всего, но кошкисты рядом! Гертруда огромными скачками пробежал мимо окон и наткнулся на Антона, который вышел убрать приманки. Кошкист в ярости схватил его и стал трясти:

— Что тут делаешь? Сказано — не выходить!

Антон что-то объясняет и показывает в сторону жэка. Гертруда повернулся, тоже смотрит туда. Подошли и другие жэковцы, о чем-то заспорили. Смотрю — и Коля с ними… но не до него было… Ясно, Антон отвлекает их. Чего же так медлит Роман… Наконец за спинами жэковцев возникли узкие стремительные тени. Бляс сообразил наконец — и выпустил котов: спасайтесь, как можете. Они бросились врассыпную. Кошколовы упустили момент, брошенная сеть пролетела мимо. Гертруда оглянулся и понял опоздал…

— Ах ты, скотина! — он схватил железными руками Антона за горло. Тело бесхребетного человека безвольно болталось, не доставая ногами земли. Из-под брюк показались серые кальсоны, лицо посинело и стало таким страшным, — какой-то воронкой, завихряющейся во впадину беззубого рта, — что Гертруда не выдержал, отбросил Антона и ушел. За ним потянулись его приспешники — они тащили сети. Коты ускользнули, и делать больше было нечего.