ЛЧК (Записки старого человека)

В подъезд спустилась Лариса — она только что обнаружила отсутствие мужа — "ужасный человек…". Но что удивительного — ведь от начала налета и до конца прошло не более пяти минут. Мы выбежали к Антону. Он уже пришел в себя. Потом выяснилось, что у него сломана какая-то незначительная косточка в горле и он потерял голос. Мне казалось, что Гертруда душил его целую вечность, а это были какие-то мгновения, и все же, зная силу пальцев кошколова, мне пришлось признать, что Антон оказался гораздо крепче, чем можно было ожидать. Ну, а голос его Ларисе не был нужен, и ему тоже, и эта потеря ничего не изменила в их жизни.

Гертруда уже скрылся из виду, как вдруг раздались крики: "Держи, сеть, сеть давай…" Я метался по квартире — из окон ничего не видно, выбежал на улицу, побежал на крик. За домом столкнулся с одним из кошколовов, он грубо толкнул меня — "убирайся…" Кто же это вышел из укрытия, зачем?..

***

С шести утра играли победные марши. Гертруда праздновал — один черный кот попался. Отчет пополнился реальными подробностями, фотографиями, отпечатками лап. Дело пахло орденом и повышением в должности… Наконец нам разрешили выйти из дома. Официально объявили, что кота ликвидировали и повесили на мачте на бывшей детской площадке. Я оделся и пошел туда. Да, там висел черный кот, но он был высоко, и я не мог разглядеть, кто это. Я постоял и пошел домой.

К вечеру кота спустили вниз и бросили тут же. Это был Крис. Как же так, дружок? Зачем ты вылез из подвала… Видно, понадеялся на быстроту своих ног — и столкнулся с Гертрудой… Кровь казалась бурой грязью на его бархатной шубке. Я вытер кровь, взял кота на руки, кое-как добрался до оврага, нашел глубокую трещину и опустил туда этого отчаянного малого. Выпрямился, посмотрел вокруг. Опять закат, опять бурое солнце уходит за оврагом под землю, может быть, в такой же бездонный овраг, в пещеры… и снова появится завтра? Иногда я чувствую, что устал от этих повторений, и спокойно думаю о том, что скоро не будет ничего. Еще бы немного тепла и света… и ясности — зачем все было… Оглянулся на дом — в окнах уже светились огоньки, в подвале метался, набирал силу вольный огонь. Надо идти туда, должен вернуться Феликс.

***

А Феликс все не шел. Я сидел в кресле и смотрел в окно. Мерцающий свет из подвала освещал снег перед домом… Нет, это фонарь смотрит мне в лицо. Снег повалил, неуклонный, косой, мохнатый, все перечеркивая и границы вещей обращая в тени. Красные кирпичи стали бурыми, свет померк. В окне ничего, кроме чахлых кустов и кирпичной стены. Такая стена была в Бутырках, спрятанная между домами огромного города… Желтоватый снег вокруг фонаря растоплял мрак… Я вспомнил — в детстве — кусок масла, сливочного, в геркулесовой каше… Каша с шелушками, ешь — и отплевываешься, ешь — и надоедают они, острые, дерзкие и безвкусные… Масло также таяло… Дальше вокруг фонаря серебристые нити — тянутся в глаз… Паук… он жил в углу и каждую ночь спускался в ванну — напиться, и каждое утро не мог выбраться из нее. Подсовываешь бумажку — он вылезает… небось думал, что сам… Сколько раз я потом вспоминал о нем, когда барахтался и терял надежду… Ночь не кончается, а ведь время?.. Часов нет… Ах, да, я же разбил их, когда выбегал из дома — взмахнул рукой — и об стену… а за домами — "держи, сеть, сеть давай…". Надо срочно проснуться!.. Нет, пришли-таки, лица вежливые, бритые: "Ну, зачем вы так, мы вас знаем, любим… просто вы устали, немного больны… надо подлечиться, надо…" И уже с железом в голосе — НАДО!.. А из-под кровати — лицо белое, одни глаза — "нет, нет, нет, не вылезу-у-у…". — "Вы пожалеете, вы поймете…". — "Да, да, да… нет, нет, нет…" А двери заперты, и ручек дверных нет, и окна зарешечены и неба нет, все черно, черно… И утра все нет… Острый гребень среди облаков, я карабкаюсь туда… Наконец, голова выше гребня — смотрю огромное поле катится в пропасть, белые вихри то здесь, то там, и ползет вверх собачья упряжка с одним человеком… а над всем простором ночи, ростом до верхушки неба — фигура из стали и льда…

Кто-то говорит: "Раздвинь занавеску, там окно". Я дергаю — фигура сморщивается, уходит в складки… По-прежнему мигает фонарь, все еще темно. Где же часы, наконец?.. А-а, часы разбиты. Где будильник? Будильника нет, и стола нет, на месте стола барьерчик, за ним два поросенка, один бегает, прыгает — живой, другой лежит на боку — струйка крови изо рта… Где Бляс? Роман где?.. А за окном нарастает рев и свист, мечутся зловещие тени, от них ускользает, уходит черный упрямый зверь, спешит в темноту… но и там уже они, окружают его, оттесняют от спасительных зарослей…

— Феликс, Феликс, беги!!! — Я проснулся — спал, сидя в кресле. Чахлый свет пробивался сквозь старое пыльное полотно. Утро пришло.

***