Я посмотрел на его руки и вспомнил, как он расправился со стариком, мужем бывшим Марии: повернул голову — хруст… Этот не шутит. Впрочем, не такая уж плохая смерть — надежно и быстро.
Следующим был Крылов. У историка чисто, проветрено — он любил свежий воздух, и сразу видно, что котов нет и в помине. И все бы прошло благополучно, если б старик не стал жаловаться на несправедливость к истории.
— Нам твое прошлое ни к чему. На политинформацию ходи почаще, я тебе всю историю расскажу. — Крылов раздражал Гертруду, кошкист повернулся, пошел к двери. Глупый историк не понял своего счастья, побежал за ним: "Послушайте, как же…" Гертруда не глядя саданул его локтем. Крылов отлетел к стене. Мы нашли его на полу со сломанной ключицей, и отошел он только к вечеру.
Дальше был четвертый этаж — Коля, Люська… Гертруда взглянул на ее пятнышки, но промолчал, даже попробовал погладить симпатичную кошечку: "У, мордашка…" И тут же получил такой удар когтистой лапой, что кровь брызнула.
— Ну, погоди, Николай…
Коля затрепетал:
— Ах ты, тварь… простите, ваше благородие…
Гертруда молча вышел, заматывая руку грязноватым носовым платком. К Марии он не зашел, постоял перед дверью — и не решился. У Анны пробыл полминуты, спросил что-то заискивающим голосом, в ответ получил — "а, пошел ты…" — и выскочил на лестницу, не попрощавшись. Теперь Аугуст… Нервы кошкиста были на пределе. Проклятый Бляс! И этот идиот Николай со своей бешеной дурой… А Мария?.. Стараешься для их же блага — и никакого уважения!
В полном расстройстве он толкнул дверь и прямо тут же, в сумраке передней, наткнулся на Аугустова Серого, тронутого малость котика, который только что залез на песочек и делал свои дела со скорбной физиономией… "Ах ты, паршивец!" — и, невзирая на то, что перед ним серый и совершенно легальный кот, Гертруда изо всех сил пнул ящик с песком, повернулся и загромыхал вниз по лестнице. От могучего толчка ящик вместе с котом взлетел в воздух, перевернулся и накрыл несчастного зверя, засыпал песком и всем прочим. Выбежавший из кухни Аугуст бессильно следил за удивительным взлетом ящика — с котом наверху, и приземлением — с котом внизу. Ругаясь по-русски, что он делал в исключительных случаях, Аугуст освободил кота, тот находился в невменяемом состоянии минуту или две, а потом рванул вниз по лестнице, выбежал на улицу, благо в этот момент выходил один из кошкистов, и галопом помчался к оврагу. Он вернулся к вечеру — и вот чудо! — вся его меланхолия пропала, а прежняя наглость не вернулась, он начисто забыл свое бесславное прошлое и стал совершенно нормальным котом.
Не успели мы опомниться после налета, как меня вызвали в жэк, и не какой-нибудь бумажкой, а пришли двое Гертрудиных приспешников и повели. Они обращались со мной с почтением, похоже, что нужен по важному делу… Так оно и оказалось. Застаю Гертруду за странным для него занятием. Нацепив на нос очки, он вертит в руках небольшой приборчик, судя по оформлению, импортный. Очки с золотыми дужками и крохотными круглыми стеклышками без оправы, очень модные в свое время среди столичных пижонов. На носу этого громилы они выглядят потрясающе.
— Ты, говорят, человек ученый — разберись, — он кивнул головой на книжечку — описание прибора. Описание было на английском. Я сел в угол и стал читать.
Прибор этот был знаменитый котометр, предназначенный для улавливания запаха котов на большом расстоянии. Он свободно отличал котов от кошек, запах самих животных не путал с их метками и мог даже определить давность оставленного запаха, совершая сложнейшие операции над кривой интенсивности в координатах пространства и времени… и все это, конечно, запоминал, и мог выдать в любой момент…
Об этом приборе стоит рассказать. Может показаться странным, что его не создали давным-давно, при современном-то уровне электроники. Все дело в крохотной, в полсантиметра, ячейке — сердце прибора. Там в особую матрицу встроены самые натуральные рецепторы запаха, белковые комплексы, выделенные из слизистой оболочки кошачьих носов. Только они с такой поразительной чувствительностью могут улавливать кошачий запах на расстоянии и никогда не спутают его с собачьим или человеческим. Ячейка эта была гордостью отечественной науки, достижением доктора Евгения Евгеньевича Лисенко и его верного ученика Григория Капливинского. Ученые преодолели трудности, которые невозможно даже представить себе — смастерили одну ячейку и привезли ее на выставку в Париж. Включать прибор приходилось на короткое время, потому что он почти сразу зашкаливал из-за обилия котов в районе выставки. (Этот факт привел ученых в немалое смущение: считалось догмой, что запах иностранных котов — иной.) Тем не менее прибор показал себя отличным образом, ученые всего мира были в восторге. Кошачий запах… а почему бы не кошачий? Неважно, чей запах, важно — как сделано.