Лебединая песня мамонта

– Попросите Борю свозить нас в Ропотово? Вам он не откажет.

– Не надо Борю, – снова подала голос Марина. – У Зайки есть машина, и я уверена, его не придется уговаривать съездить к этим самым петроглифам.

– Смотрите-ка, она уже уверена, – пробормотала Ирка, но в тоне ее преобладало одобрение. – Но завтра же будний день, твой Зайка наверняка работает.

– Возьмет отгул или больничный, – без тени сомнения ответила Марина. – Сейчас я ему позвоню.

– Ты повисишь на телефоне и подождешь – или мне тебе потом перезвонить? – спросила меня Ирка.

– Перезвони, – решила я. – Я пока тоже кое-что выясню.

Подруга отключилась. Я посмотрела на часы – для звонка было уже поздновато, да сомнительно, что Чайковский примет новый вызов: боюсь, дневной лимит нашего общения исчерпан.

Поэтому я просто написала Валерию Петровичу сообщение: «Что за книги были в рюкзаке Олега, как называются?»

Вопрос не производил впечатления архиважного и дико срочного, поэтому я приятно удивилась, что участковый не проигнорировал его и не отложил в долгий ящик, а почти сразу же ответил: «Какие‑то учебники. Буду в участке – гляну».

Из чего я заключила, что и книги в библиотеку еще не вернули, и сам рюкзак Олега никто не забрал. Неужели у него нет родственников? Или те еще не знают, что парень пропал?

Я сделала себе зарубку на память: узнать побольше о гражданине Голованове, его родных и друзьях. Но уже завтра-завтра, не сегодня.

– Ты собираешься ложиться спать? – спросил меня недовольный муж.

– Обязательно и безотлагательно, – заверила его я.

Но еще успела увидеть присланное Иркой сообщение: «Едем завтра утром. Заберем тебя у дома в 7:00» – и лаконично ответить: «ОК».

Глава 15 Привет из ледникового периода

– О петроглифах Лось-озера наука долгое время не знала. Они вообще‑то малозаметны, поскольку невелики, к тому же долго заполнялись грязью, зарастали мхом – в общем, увидеть их можно только с конкретной точки и при определенном освещении. – Бордовский вел машину и читал нам лекцию. – Туристы и охотники, которые бывали в тех местах, наскальные рисунки порой замечали, но ценности их не понимали. Кому‑то даже хватало ума нацарапать поверх древних петроглифов свое «Здесь был Вася». Ученые узнали об этом месте лет тридцать назад, изображения рассмотрели, скопировали, датировали – и на этом все остановилось. Были предложения устроить у Лось-озера музей под открытым небом, накрыть петроглифы стеклянным куполом, но воз и ныне там.

– А туристы, мне сказали, туда валят толпами. – Я припомнила рассказ участкового. – Местные жители даже воюют с ними, считая, что автобусы и джипы разбивают им дорогу. За это пакостят автовладельцам: колеса пробивают, масло льют.

– Мою машинку не тронут, – по-своему понял сказанное Бордовский. – Она недорогая, отечественная, скромная – классовой ненависти не вызывает.

– Это хорошо-уо. – Я зевнула в кулачок.

Ужасно хотелось спать. Легла я поздно, встала рано и даже позавтракать не успела, потому что остереглась шуметь на кухне, чтобы не разбудить мужа и сына.

Они были бы недовольны и ранним подъемом, и моим очередным убытием от семейного очага неизвестно куда.

Мне не хотелось объясняться, поэтому я прилепила на холодильник записку: «Срочно уехала с Ириной, Мариной и тетей по важному делу» и, сев в машину Бордовского, малодушно выключила свой мобильный.

Зато теперь я не боялась, что меня побеспокоят звонком, и могла еще немного поспать, если бы отвратительно бодрый Геннадий Леонидович не затеялся просвещать малограмотные в плане археологии массы.

– Не все петроглифы Лось-озера интересны с научной точки зрения, поскольку, как я уже сказал, среди них есть и древние, и новодельные. Даже невооруженным глазом видно, что рисунки, созданные в разное время, выполнены в другой технике: одни выбиты каменными орудиями, другие вырезаны металлическими.

– А как же вы, ученые, это определяете? – спросила Мара.

Она сидела рядом с водителем и, в отличие от пассажиров на заднем сиденье, не зевала – ни в прямом смысле, ни в переносном. Продолжала охмурять нашего нового друга, демонстрируя живой и искренний интерес к его любимой археологии.

– Как вообще изучают наскальные рисунки, их же не отправишь в лабораторию? – Ирка тоже задала вопрос, но Мара через зеркальце заднего вида послала ей грозный взгляд – мол, не мешай мне! – и подруга смущенно умолкла.

Бордовский, однако, охотно ответил им обеим:

– В лаборатории изучают слепки. Это абсолютно точные копии рисунков, они позволяют определить технологию, по которой создавались петроглифы, и вычислить век, в котором они появились.

– А как делают слепки? – конечно же, спросила любознательная Марина.

– Для изготовления слепков используется медицинский силикон, он у меня с собой, и я покажу…

– Спите уже, – дернула одной рукой меня, а другой Ирку сидящая между нами тетушка. – Мариночка прекрасно поддержит беседу одна за всех.

Это был дельный совет, и я не замедлила ему последовать.