Начинаясь тихо, чуть слышно, пение мощно и громко звучало в Dei Mater alma, потом, замирая в felix coeli porta, последние звуки умчались вдаль на крыльях вечернего ветра.
Девушки продолжали стоять коленопреклоненные, с горячими мольбами на устах. Священник произносил вслух молитвы, а издалека, точно хор ангелов, поющих в туманном вечернем небе, зазвучал гимн О, sanctissima.
Наконец, священник произнес над ними свое благословение, девушки встали и упали друг другу в объятия. Неизъяснимое чувство, сотканное из восторга и скорби, силилось вырваться из их груди, и капли крови, струившиеся из больного сердца, превратились в горячие слезы, полившиеся из их глаз.
– Это был он! – прошептала принцесса.
– Это был он! – тихонько ответила Юлия.
И они поняли друг друга.
Полный предчувствия лес стоял молчаливо и ждал, чтобы выглянул месяц и уронил на него свой трепетный свет. Дивное пение как будто еще раздавалось в ночной тишине и мчалось к небу, к далекому облачку, которое вспыхнуло вдруг серебристым сиянием и повисло над вершинами гор, означая тот путь, которым по небу пойдет блистающий месяц, пред чьим лучезарным лицом бледнеют все звезды.
Юлия вздохнула.
– Что это такое, – проговорила она, – что волнует нас, что наполняет наши души такой скорбью? Слышишь, где-то вдали таким утешеньем звучит далекая песня! Это, верно, чистые духи в небесном блаженстве поют нам в своих золотых облаках.
– Да, милая Юлия, – отвечала принцесса серьезно, – за облаками – мир и блаженство, и мне хотелось бы, чтоб небесные ангелы унесли меня к звездам, прежде чем мной овладеют темные силы. Я, пожалуй, с удовольствием бы умерла, но, я знаю, меня отнесли бы тогда в княжеский склеп, и предки мои, погребенные там, не поверили бы, что я умерла, и, восставши от мертвенного оцепенения к ужасной жизни, выгнали бы меня из могилы. У меня не было бы нигде никакого пристанища, потому что я не принадлежала бы ни к мертвым, ни к живым.
– Что ты говоришь, Гедвига, ради бога, что с тобой? – воскликнула Юлия с испугом.
– Мне раз уже пригрезилось нечто подобное, – продолжала принцесса тем же равнодушным и серьезным тоном. – Может быть также, что какой-нибудь страшный прадед превратился в вампира, который сосет мою кровь. Оттого, пожалуй, происходят и мои частые обмороки.
– Ты больна, – воскликнула Юлия, – ты очень больна, Гедвига, ночной воздух вреден тебе, пойдем отсюда поскорей!
Она обняла принцессу и увлекла ее, чему та беспрекословно подчинилась.
Месяц теперь высоко поднялся над Гейерштейном, и в его магическом свете шумели кусты и деревья, целуясь с ночным ветерком, и шепот их превращался в какой-то волшебный напев.
– Как хорошо, – воскликнула Юлия, – как хорошо на земле! Разве природа, как любящая мать, не дарит нам лучших своих чудес?
– Ты думаешь, что да? – возразила принцесса и потом, помолчав, сказала: – Я не хотела, чтобы ты меня поняла вполне. Считай мои слова простым следствием дурного настроения. Тебе еще неизвестна вся страшная скорбь жизни. Природа жестока, она любит и холит только здоровых своих детей, больных она оставляет, больше того: против них она устремляет грозное оружие. Да, ты знаешь, раньше природа казалась мне только картинной галереей, созданной для упражнения сил нашего духа, теперь совсем другое, я ничего не ощущаю, ничего не чувствую, кроме ее ужаса. Мне скорее хотелось бы бродить в освещенных залах среди пестрой толпы, нежели гулять здесь вдвоем в эту лунную ночь.
Юлия совершенно растерялась: она заметила, что Гедвига все больше и больше ослабевала, так что бедняжке пришлось напрягать все свои силы, чтобы не дать ей упасть.
Наконец они достигли замка. Недалеко от него на каменной скамье, стоявшей под кустом бузины, сидела темная закутанная фигура. Гедвига, как только увидела ее, тотчас же воскликнула:
– Благодарение всем святым и Пресвятой Деве Марии, это она!
Освободившись от объятий Юлии, как бы почувствовав прилив свежих сил, она пошла прямо к темной фигуре, которая поднялась со своего места и сказала глухим голосом:
– Гедвига, бедное дитя мое!
Юлия увидала, что это была женщина, с ног до головы закутанная в темные одежды. Глубокая тень не позволяла рассмотреть черты ее лица. Юлия остановилась, охваченная внутренним трепетом.
И принцесса, и незнакомая женщина опустились на скамью. Женщина нежно пригладила локоны Гедвиги, положила ей на голову свои руки и заговорила на языке, совершенно незнакомом Юлии! После того как это продолжалось несколько минут, женщина воскликнула, обращаясь к Юлии:
– Ступай поскорее в замок, позови сюда камер-фрау, пусть они отнесут принцессу: она теперь покоится сладким сном, когда же проснется, будет чувствовать себя здоровой и веселой.
Юлия, ни на минуту не поддаваясь удивлению, сделала тотчас все согласно указаниям.
Когда она вернулась вместе с несколькими камер-фрау, принцесса, действительно, сладко спала, тщательно закутанная в шаль; незнакомка исчезла.
На другой день, когда принцесса проснулась совершенно здоровой и без малейшего душевного беспокойства, Юлия спросила ее: