Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

(Мак. л.) …вам, – сказал Крейслер, – я говорю вам от чистого сердца: этот покой представляется мне более грозным, чем самая страшная буря. Это глухое, тяжелое, удушливое спокойствие, предшествующее опустошительной грозе. Этот двор князя Иренея можно сравнить с каким-то альманахом, украшенным золотым обрезом. Напрасно князь беспрерывно устраивает блестящие празднества, напрасно он, как второй Франклин, хочет отвести удары молнии, они все-таки грянут и, быть может, сожгут его собственную одежду. Это верно, принцесса Гедвига походит теперь всем своим существом на светлую, тихую мелодию, и с дружеской гордостью она ходит под руку со смелым неаполитанцем, и Юлия также смеется ему своим очаровательным смехом: ей нравятся его рыцарские галантерейности, которые принц умеет направлять именно к ней, в то же время не спуская глаз со своей будущей невесты, и такие любезности, наподобие ударов рикошетом, поражают неопытное сердце Юлии сильнее, чем его могла бы поразить пуля. И однако, как мне рассказывала Бенцон, Гедвиге сначала казалось, что над ней тяготеет mostro turchino, и нежной, спокойной Юлии, этому небесному ребенку, нарядный генерал en chef показался гнусным василиском. О, наивные сердца, вы томились предчувствием, и вы были правы! Черт побери, разве я не читал всеобщей истории Баумгартена, что змея, лишившая нас Эдема, гордилась своей золотой блестящей чешуей! Мне приходит это на ум, когда я вижу Гектора в его мундире с золотой обшивкой. У меня раньше был славный меделянский пес Гектор, питавший ко мне самую верную, преданную любовь. Как бы хотелось мне, чтоб он был со мной, с каким бы удовольствием я натравил его на сиятельного его тезку, когда тот так важно шагает рядом с этими милыми невинными девушками! Или научите меня, мейстер, – ведь вы знаете разные фокусы, – как бы мне превратиться в осу, я бы так ужалил этого подлого князька, что он быстро утратил бы свою величественную осанку!

– Я дал вам, Крейслер, договорить до конца, – сказал мейстер, – и спрошу вас теперь, можете ли вы спокойно меня слушать, если я открою вам нечто, вполне оправдывающее ваши предчувствия?

– Помилуйте, ведь я степенный капельмейстер, – возразил Крейслер, – и, находясь в порядочном обществе, могу спокойно сидеть, когда меня кусает блоха.

– Итак, – продолжал мейстер, – знайте же, Крейслер, странная случайность дала мне возможность хорошо ознакомиться с жизнью принца. Вы правы, сравнивая его с библейской змеей. Под изящной внешностью – в этом и вы ему не откажете – скрывается ядовитая испорченность или, лучше сказать, бесчестность. У него преступные намерения: из многого, что уже случилось, я вижу, что он высматривает себе в жертву нашу милую Юлию.

– Эге, – воскликнул Крейслер, бегая взад и вперед по комнате, – так вот к чему ведут эти сладкие песенки! Бьюсь об заклад, принц – славный молодчик, своими когтями он загребает сразу и дозволенные плоды, и запретные! Нет, любезнейший неаполитанец, ты еще не знаешь, что около Юлии стоит воплощение музыки – честный капельмейстер, который сочтет тебя за фальшивый аккорд, если ты к ней приблизишься. Капельмейстер отлично знает свое дело: он пробьет тебе череп пулей или пронзит тебе живот вот этой самой шпагой!

С этими словами Крейслер вытащил из своей трости клинок, встал в позу фехтовальщика и спросил мейстера, достаточно ли приличен у него вид, чтобы он мог пронзить этого мерзкого князька.

– Успокойтесь, Крейслер, – возразил мейстер Абрагам, – такого героизма совсем не требуется, чтобы испортить принцу всю его игру. Есть для этого другое оружие, и я даю вам его в руки. Вчера я был в рыбачьем домике, принц проходил со своим адъютантом мимо; они меня не заметили.

«Принцесса хороша, – сказал принц, – но маленькая Бенцон божественна! Вся моя кровь закипела, когда я ее увидел, – она должна быть моей, прежде еще, чем я сделаю принцессе предложение. Ты Думаешь, она будет неумолима?» – «Какая женщина могла вам противостоять, ваша светлость?» – возразил адъютант. – «Но, черт побери, – продолжал принц, – она, кажется, совсем невинный ребенок». – «И простодушный, – добавил, смеясь, адъютант, – а именно невинные, простодушные дети скорее всего подчиняются терпеливо притязаниям привычного к победам мужчины, считая потом все за волю Божью и питая необычайную любовь к своему победителю! Так может случиться и с вашей светлостью». – «Это было бы все-таки как-то странно! – воскликнул принц. – Но где бы я мог увидеться с ней наедине? Как бы это устроить?» – «Ничего не может быть легче, – ответил адъютант. – Я заметил, что она нередко гуляет в этом парке совершенно одна. Если вы теперь…»