Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

– Мейстер, – начала Бенцон глухим голосом, – мейстер Абрагам, одушевление, с которым ты защищаешь своего друга, заводит тебя слишком далеко. Ты хотел оскорбить меня? Ну что ж?! Тебе это удалось, так как ты пробудил в моем уме мысли, которые долго, долго дремали. Ты назвал мое сердце холодным? Но заглянул ли кто-нибудь в мое сердце, пробил ли кто тот лед, который служит ему благодетельным панцирем? Если для мужчин любовь не является зиждительным началом жизни, если любовь приводит их только к известному пункту, от которого начинается для них еще много путей, – для нас, женщин, первая любовь является лучезарным моментом, пересоздающим все наше существо. Если первая любовь окажется несчастной, вся жизнь слабой женщины будет разбита, она будет проходить тускло и бесцветно, в то время, как личность, одаренная более сильным характером, тем успешнее выдвигается вперед и добивается покоя и счастья. Дай мне высказаться пред тобою, старик… Теперь, когда ночь так темна, мне нетрудно будет открыть тебе свою душу. Когда в моей жизни наступил этот момент, когда я увидела, кто зажег в моем сердце пламя любви, на какую только способна женщина, я должна была предстать пред алтарем рука об руку с Бенцоном. Он оказался очень хорошим мужем. Будучи человеком недалеким, он доставил мне решительно все, что нужно для мирной, благополучной жизни. Никогда не слышал он от меня ни упрека, ни жалобы. Но условности наложили на меня свое тяжелое бремя, и незаметно для себя самой я стала на ложный путь. Однако пусть меня осудит женщина, которая пережила такую же суровую борьбу, – борьбу, губящую всякое высшее счастье, все сладостные, светлые мечты! Со мной познакомился князь Иреней… Но не буду говорить о прошлом, теперь речь только о настоящем… Я дала тебе, мейстер, возможность глубоко заглянуть в мою душу. Ты знаешь теперь, почему я боюсь всякого постороннего вмешательства в свои дела. Передо мной, как страшный замогильный призрак, встает воспоминание о моей судьбе. Я должна спасти дорогих мне людей, и у меня для этого есть свой план. Смотрите, мейстер Абрагам, если вы захотите вступить со мной в борьбу, я сумею испортить лучший ваш фокус!

– Несчастная женщина! – воскликнул мейстер Абрагам.

– Ты называешь меня несчастной, – возразила Бенцон, – тогда как я сумела побороть враждебный рок и нашла покой и довольство там, где, по-видимому, все было потеряно?

– Несчастная женщина! – воскликнул опять мейстер Абрагам тоном глубочайшего волнения. – Ты называешь покоем и довольством то, что в действительности является отчаянием, которое, подобно скрытому вулкану, сожгло всю твою душу… и что же теперь? В этой мертвой золе не может вырасти ни листка, ни цветка, а ты ждешь плодов! Ты хотела построить искусственное здание, возведя его на камне, разбитом молнией, и ты не боишься, что это здание рухнет в ту самую минуту, когда пестрые ленты, обвивающие пышные венки, возвестят торжество искусного строителя? Юлия, Гедвига, я знаю, в твой план входит именно их судьба. Несчастная женщина, смотри, чтобы твоя собственная душа не оказалась охваченной тем озлоблением, в котором ты обвиняешь моего друга Иоганна, тем беспокойным чувством, которое приносит лишь одно горе! Подумай, не являются ли твои мудрые планы просто-напросто враждебным протестом против счастья? Ты никогда его не испытала и хочешь теперь отвратить от него людей тебе дорогих! Я больше знаю о твоих планах, чем ты это думаешь, я хорошо знаю о хваленых житейских отношениях! Они должны были принести тебе покой, а в действительности навлекли на тебя страшный позор!

При последних словах мейстера из груди Бенцон вырвался глухой крик, выказавший ее глубокое волнение. Мейстер умолк, но так как Бенцон тоже безмолвствовала, он продолжал небрежным тоном:

– Я нимало не желаю вести борьбу против вас, многоуважаемая советница. Что касается моих фокусов, вы, достопочтенная, отлично знаете, что, с тех пор как меня покинула моя невидимая девица…

В это самое мгновение мысль об утраченной Кьяре с небывалой дотоле силой охватила мейстера Абрагама, ему почудилось, что он видит в темной дали ее фигуру, он как бы услыхал милый голос.

– О, Кьяра! Милая Кьяра! – воскликнул он с чувством глубокой тоски.

– Что с вами? – спросила Бенцон, быстро оборачиваясь к нему. – Что с вами, мейстер Абрагам? Чье имя произносите вы? Но еще раз прошу вас: оставимте прошлое в покое, не применяйте ко мне тех странных взглядов, которых держитесь вы и Крейслер, обещайте мне не злоупотреблять доверием, оказанным вам князем Иренеем, не противьтесь мне в моих планах!

Мейстер Абрагам был так глубоко проникнут скорбными воспоминаниями о Кьяре, что он еле понял просьбу советницы и в возражение мог произвести лишь несколько бессвязных слов.