– Не отталкивайте меня, – продолжала Бенцон, – не отталкивайте меня, мейстер Абрагам! Вы, по-видимому, знакомы со многим, на самом деле гораздо более, чем я могла предполагать, но ведь возможно, что и я обладаю какой-нибудь тайной, которая окажется полезной для вас, возможно, что я в состоянии оказать вам сердечную услугу, о которой вы и не помышляете. Будемте вместе господствовать над этим двором, он настоятельно нуждается в руководительстве. Вы с чувством глубочайшей скорби восклицаете: «Кьяра»…
Сильный шум, донесшийся из замка, прервал слова советницы. Мейстер точно пробудился от каких-то сонных грез…
(М. прод.)
…могу сообщить следующее. Кот-филистер, даже тогда, когда он мучается жаждой, лакает молоко с блюдечка с самого краешка так, что не обмочит себе ни мордочку, ни бороду, он будет всегда благопристоен, потому что благопристойность для него важнее самого удовлетворения жажды. Если ты сделаешь визит коту-филистеру, он предложит тебе все, что только возможно, когда ты будешь уходить от него, уверит тебя в совершеннейшей своей дружбе, а потом тайком один съест все лакомые кусочки, которыми тебя не потчевал. Благодаря неизменной своей тактике, кот-филистер умеет занимать лучшее место решительно везде: и на чердаке, и в подвале он растянется с большим удобством, чем кто-либо. Он много рассказывает о своих прекрасных качествах и о том, как он, слава богу, не может пожаловаться, что судьба его обошла. Весьма пространно расскажет тебе, как он достиг своего прекрасного положения, и что он еще намерен сделать, чтобы добиться большего. Но если, наконец, выслушав его, и ты скажешь что-нибудь о своем менее блестящем положении, кот-филистер немедленно закроет глаза, прижмет уши к голове и притворится, что он спит или мурлыкает. Кот-филистер всегда держит свой мех в чистоте и опрятности, и даже, если он ловит мышей, отряхает лапки, проходя по сырым местам; если он при этом и упустит дичь, зато во всех событиях жизни останется изящным, порядочным, прилично одетым господином. Кот-филистер боится и избегает малейшей опасности; если ты, находясь в критическом положении, взываешь к нему о помощи, он рассыплется в трогательных уверениях, что дружба его к тебе неизменна, но в то же время засвидетельствует, что именно в тот момент, когда он был тебе нужен, у него случились дела и что он никак не мог оказать тебе помощь в виду некоторых соображений. Вообще все поведение, все поступки кота-филистера зависят от тысячи различных соображений. Если даже какой-нибудь маленький мопс укусит его в хвост самым чувствительным образом, он будет вежлив и учтив по отношению к нему, чтобы не испортить отношений с дворовой собакой, протекцией которой пользуется этот мопс… и только ночью, под покровом тьмы, он решится выцарапать глаза своему врагу. На следующий день он от всего сердца будет жалеть дорогого друга-мопса, возмущаясь предательской низостью коварных врагов. Все «соображения», на которые ссылается кот-филистер, очень похожи на искусную лисью нору, дающую коту возможность улизнуть именно тогда, когда ты думаешь его изловить. Охотнее всего он остается дома, под печкой, вольный простор крыши причиняет ему головокружение. Вы видите теперь, друг Мурр, все это очень похоже на вас. Но я скажу вам еще, что кот-бурш всегда честно, открыто, бескорыстно готов помочь сердечному своему другу, что он не знаком ни с какими «соображениями», исключая соображений чести и справедливости – словом, кот-бурш является прямым антиподом коту-филистеру; я думаю, что после этого вы не будете колебаться ни минуты и, выйдя из состояния филистерства, захотите сделаться настоящим, добропорядочным котом-буршем.
Живо почувствовал я всю справедливость слов Муция. Я увидел, что, хотя слово «филистер» раньше было мне незнакомо, но я ясно представлял себе такой характер. Я не раз встречал уже этих мерзких филистеров, гнусных котов, вызывавших мое искреннее презрение. Тем более почувствовал я свое заблуждение, благодаря которому чуть было не попал в категорию презренных людей; я решил во всем последовать советам Муция и постараться сделаться истинным буршем котовского рода.
Один молодой человек, говоря с моим мейстером о вероломном друге, употребил относительно этого последнего какое-то странное, непонятное для меня выражение, он назвал его равнодушнейшей скотиной. Мне показалось, что это выражение весьма подходит в применении к филистеру, и я спросил об этом друга Муция. Но только я выговорил слово «равнодушнейший», как Муций подпрыгнул с громким хохотом и, крепко обнимая меня, воскликнул:
– Дорогой друг мой, я вижу теперь, что ты меня прекрасно понял. Именно, равнодушнейший филистер! Это такая подлая натура, которая возмущается против всяких благородных стремлений! Мы должны гнать и преследовать ее везде, где только встретим. Да, милый Мурр, ты выказал теперь искреннее влечение ко всему великому и прекрасному. Прижмись еще раз к этой груди, в ней бьется верное немецкое сердце!