Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

– Клянусь святым Бенедиктом! – воскликнул радостно патер Гилариус. – Я узнал вас сразу! Ведь это вы, великолепный композитор и мой прекрасный друг! Но, per Diem, скажите мне, откуда и куда вы направляетесь? Что с вами случилось? Спрашиваю сие с удивлением, ибо предполагаю, что вы in floribus при дворе великого герцога!

Без всяких предисловий я рассказал ему вкратце все, что со мной произошло, рассказал о том, как я был принужден вонзить свой кинжал в неизвестного джентльмена, пожелавшего пустить в меня пулю, причем высказал предположение, что это, вероятно, был итальянский принц Гектор.

– Ну, что же мне теперь делать? – спросил я его. – Вернуться ли назад в Зигхартсвейлер или… Посоветуйте мне, патер Гилариус!

Этой просьбой я закончил свой рассказ. Патер Гилариус, во время моего повествования испускавший возгласы вроде „Гм… так, так… эге… клянусь святым Бенедиктом!“, потупил глаза и, пробормотав „Bibamus!“, залпом выпил свой кубок. Потом он воскликнул со смехом:

– Правду говоря, капельмейстер, лучший совет, который я вам могу пока дать, это сесть рядом со мной и позавтракать. Предлагаю вам отведать от сих куропаток! Они застрелены лишь вчера достопочтенным братом Макариусом, который, как вы, верно, помните, попадает во всякую цель, если только он не задается целью спеть гимн. Если вам нравится соус, под которым приготовлена сия дичь, вы должны быть благодарны за это брату Эвсебиусу: он собственноручно изжарил куропатку для моего удовольствия. Что касается вина, оно может надлежащим образом усладить вкус беглого капельмейстера. Старейшее вино, carissime Иоганес, старейшее вино из вюрцбургского госпиталя святого Иоанна. Ergo bibamus!

Он налил свой кубок до краев и протянул мне. Не заставляя себя просить, я пил и ел как человек, весьма нуждающийся в подкреплении. Патер Гилариус выбрал для отдыха прекрасный, живописный уголок. Густая листва молодых берез роняла тень на цветущую лужайку, а лесной ручей со своими кристальными, холодными струями еще более усиливал освежительную прохладу. Уединенный, таинственный характер местности навеял мне на душу тихое спокойствие. Пока патер Гилариус рассказывал все, что произошло за последнее время в аббатстве, причем он не преминул пересыпать свою речь шуточками и забавной кухонной латынью, я прислушивался к лесным звукам, к пенью струй, говоривших со мной на своем особом языке, полном чудных мелодий. Патер Гилариус думал, что и озабочен всем происшедшим я потому безмолвствую. Наливши мне снова полный стакан вина, он сказал:

– Не падайте духом, капельмейстер! Вы пролили кровь, а кровопролитие, конечно, есть вещь греховная, однако distinguendum est inter et inter, каждому своя жизнь милее всяких благ: ведь она дается лишь в единственном числе. Вы защищали свою жизнь, а это отнюдь не запрещено церковью. Ни высокочтимый наш аббат, ни другой служитель церкви не откажет вам в отпущении грехов, если вы нечаянно вонзили кинжал хотя бы и в княжеские внутренности. Ergo bibamus! Vir sapiens non te abhorrebit Domine! Но, дражайший мой Крейслер, если вы возвратитесь назад в Зигхартсвейлер, вам предложат гнуснейшие вопросы cur, quomodo, quando, ubi, и, если вы захотите указать на смертоубийственное покушение со стороны принца, кто вам поверит? Ibi jacet lepus in pipere! Но вы замечаете, капельмейстер, как… Однако bibendum quid…

Он опорожнил полный кубок и продолжал:

– Да, вы замечаете, капельмейстер, как добрый совет невольно приходит в голову, когда выпьешь славного старого винца? Я хотел сейчас отправиться в монастырь Всех Святых, чтобы ввиду предстоящих праздников запастись музыкой от тамошнего praefectus chori. Неоднократно уже я перерыл все свои ящики, ничего в них нет, кроме старья: что же касается музыки, сочиненной вами во время пребывания в аббатстве, она, конечно, прекрасна и нова, но не истолкуйте моих слов дурно, капельмейстер, она написана так замысловато, что нельзя глаз оторвать от партитуры. Если захочется стрельнуть взглядом в ту или другую хорошенькую дамочку и посмотреть через решетку, тотчас сделаешь ошибку, собьешься в такте, и стоп машина! Ad patibulum cum illis! Итак, я хотел… Однако bibamus!

После того как мы оба выпили, наш разговор продолжался с новым воодушевлением.