Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

Но, пожалуй, еще более мучений причиняло мне мое психическое состояние. Я не мог отнестись с порицанием ко вчерашним событиям, а между тем мной овладело смутное раскаяние, соединенное с малопонятным презрением ко всем благам земным, с чувством равнодушия по отношению ко всем великим дарам природы, как то: мудрость, рассудок, остроумие и прочее. Величайшие философы, талантливейшие поэты представлялись мне пошлыми куклами, шутами, и – что всего хуже – я простер свое презрение даже на собственную личность, мне показалось, что я – не больше, как самый обыкновенный, жалкий кот-мышатник. Нет сознания более уничижительного. Я повергся в безутешную скорбь, мне казалось, что я попал в великую беду, вся наша земля представлялась мне юдолью плача. Зажмурив глаза, я горько заплакал!

– Ты подгулял, Мурр, и у тебя сквернейшее расположение духа! Да, да, обычная штука! Эх, братец, выспись-ка хорошенько: все как рукой снимет!

Так говорил мне мейстер, когда, не прикасаясь к завтраку, я испустил несколько жалобных звуков.

О, мейстер! Он и не знал о причине моих страданий! Он и не подозревал, как буршество в соединении с кац-пуншем действует на сердце чувствительное!

Должно быть, наступал уже полдень, а я все еще не решался покинуть постель. Вдруг передо мной предстал друг мой Муций – как только он ухитрился проникнуть ко мне, не понимаю. Я стал ему жаловаться на свое невыносимое состояние, но, вместо того чтобы пожалеть и утешить меня, как я рассчитывал, он разразился оглушительным хохотом и воскликнул:

– Хо-хо, брат Мурр, это все пустяки, ты вовсе не болен, это только кризис, необходимый при переходе от пошлого, мальчишеского филистерства к состоянию зрелого буршества. Ты еще не привык к банкетам! Но, сделай милость, не говори ни слова мейстеру о своих страданиях! Наша порода и без того уже приобрела дурную репутацию, благодаря такой мнимой болезни; злоязычный человек дал этому недомоганию имя, порочащее честь нашего рода, не хочу его повторять. Однако соберись с силами и встань. Пойдем со мной! Свежий воздух подействует на тебя благотворно. Кроме того, тебе нужно первым делом опохмелиться. Ступай же, ты по опыту узнаешь, что это за штука.

Друг Муций пользовался неограниченной властью надо мной, с тех пор как извлек меня из сферы филистерства: я должен был исполнить его желание. С трудом поднявшись на ноги, я потянулся, насколько позволяли мне мои ослабевшие члены, и последовал за верным другом на крышу. Мы прошлись несколько раз взад и вперед, и действительно я почувствовал себя лучше. Затем Муций отвел меня за дымовую трубу, и там я должен был, несмотря на протесты со своей стороны, выпить две-три рюмки чистого селедочного рассола. Это-то и было опохмеление, о котором говорил мне Муций. Волшебно и чудно было влияние этого сильнодействующего средства! Могу ли я все описать? Утихли ненормальные боли в желудке, умолкло урчание, успокоилась ганглиозная система, снова я понял все прелести жизни, понял, что значит наука, мудрость, рассудок, остроумие. Снова я сделался самим собой, превратился опять в великолепного, превосходного кота Мурра.

О, природа, природа! Что же это значит, что два-три лишних глотка, выпитые легкомысленным котом в состоянии игривой необузданности, могут вызвать бунт против тебя, могут возмутить все против твоего зиждительного гения? Не говоришь ли ты ясно этому коту, что земной мир со всеми своими радостями – каковы жареная рыба, цыплячьи косточки, размазня и прочее, – есть наилучший из миров, а сам он, кот, – лучшее создание, ибо все земные радости сотворены только для него?

Однако не следует упускать из внимания одного обстоятельства: кот, философически настроенный, должен сознавать глубоко и интенсивно, что упомянутое страдание есть только противовес, обусловливающий благодетельную реакцию, которая вполне необходима для развития бытия; следственно, страдание сие неизбежно проистекает из самого принципа вечного мироздания. Опохмеляйтесь же, о юноши котовской породы, и старайтесь обретать утешение в этом философически-эмпирическом тезисе, выработанном вашим ученым, глубокомысленным собратом!

Не могу не сообщить, что вслед за всем вышеизложенным, я в течение некоторого времени предавался веселому образу жизни, разгуливая по окрестным крышам в обществе Муция и других честнейших бравых буршей – белых, желтых и пестрых.

За сим приступаю к рассказу о происшествии, имевшем весьма важные для меня последствия.