Никто еще не позаботился принять какие-либо меры относительно маленького государственного изменника: с растерзанной грудью он лежал на столе. Только теперь Юлия увидела его и тотчас догадалась, что принц Игнац опять забавлялся таким отвратительным для нее способом. Вся вспыхнув, она воскликнула:
– Принц, как вам не стыдно? Что сделала вам бедная птичка? За что вы ее убили? Это глупая, гадкая игра! Вы давно обещались мне никогда больше так не играть, что же вы не держите свое слово? Если вы хоть раз еще сделаете такую вещь, никогда не буду расставлять ваших чашек, никогда не буду вам рассказывать историю морского царя!
– Не сердитесь, фрейлейн Юлия, – простонал принц, – ради бога не сердитесь! Эта шельма наделала много разных штук, она тайком отрезала фалды у всех моих солдат и, кроме того, затеяла бунт… Ах как больно, ах как больно!..
Советница посмотрела на принца и Юлию, и на лице ее показалась какая-то странная улыбка. Потом, обращаясь к Игнац, она воскликнула:
– Чего вы так кричите! Ведь вы чуть-чуть обожгли себе пальцы! Однако, действительно, этот доктор никогда не может приготовить вовремя мазь. Да, впрочем, и без мази все пройдет: нужно приложить к ожогу сырой картофель.
Бенцон пошла было из комнаты, но тотчас же, точно вспомнив что-то, вернулась назад и, обняв Юлию, сказала:
– Милое дитя мое, ты всегда будешь на своем месте; бойся только сумасшедших эксцентричных глупцов, в их обольстительных речах постоянно кроется что-нибудь дурное.
С этими словами она вышла из комнаты, еще раз взглянув на принцессу, которая, по-видимому, задремала.
Вошел врач, неся в руках огромнейший пластырь и рассыпаясь в уверениях, что уже давно ожидал светлейшего принца в его комнатах, что никак он не мог надеяться найти его здесь, в этой спальне…
Тут врач приблизился к принцу со своим пластырем, но в то же время одна из камеристок, принесшая несколько крупных картофелин на серебряном блюдечке, заступила доктору дорогу и начала говорить, что лучшее средство против всяких ожогов – это сырой тертый картофель.
– Я сама натру его для вас и приготовлю вам пластырь, – проговорила Юлия, беря блюдечко из рук камеристки.
– Ваша светлость, – воскликнул испуганный врач, – подумайте! Домашнее средство против ожога пальцев такой высокой особы! Искусство, только одно искусство может помочь в данном случае!
Он снова ринулся было к принцу, но тот отпрянул от него с возгласом:
– Прочь, прочь! Пусть фрейлейн Юлия приготовит мне пластырь! Искусство может убираться вон!
Искусство откланялось и удалилось, унося свои препараты и бросая злобные взгляды на камеристок.
Дыхание принцессы все более и более учащалось, Юлия с удивлением…
Солнце уже ярко светило в комнату мейстера, когда ко мне возвратилось сознание и я вполне пробудился от бреда, очнулся от борьбы между сном и бодрствованием. Но каково же было мое пробуждение! О, юноша-кот, читающий эти строки, навостри хорошенько уши и будь весь – внимание, дабы от тебя не ускользнула мораль события! Прими к сердцу все, что ты узнаешь о моем состоянии, несказанную безутешность которого я могу пред тобой изобразить лишь слабыми красками! Повторяю тебе, прими слова мои к сердцу и будь осторожен, когда в первый раз тебе придется пить кац-пунш в обществе буршей! Лакомься им осторожно, а если другие будут протестовать, сошлись на мой опыт! Да будет кот Мурр твоим авторитетом. Надеюсь, что каждый признает его!
Итак, прежде всего касательно физического моего состояния: должен признаться, что не только я чувствовал себя весьма вяло, но, кроме того, меня терзала какая-то странная меланхолия; причиной того было дурное состояние моего желудка, который не мог делать свое привычное дело, а только наполнялся бесполезным урчаньем; в этом болезненном процессе принимала участие и вся нервная узловая система, мучительно сотрясавшаяся от физического хотения, соединенного с бессильной немощью. О, ужасная, несказанная пытка!