Четыре здоровенных кота с великой тщательностью засыпали могилу Муция, нацарапав отовсюду песку и земли; похороны были окончены, и мы перешли к трапезе. Прекрасные дочери Муция хотели удалиться, но мы воспротивились этому: они должны были принять участье в поминальном обеде, и я обделал дело так искусно, что мне досталось вести к столу прекраснейшую девицу, равным образом мне пришлось и за обедом сидеть с ней рядом. Если раньше я был ослеплен ее красотой, очарован ее сладостным голосом, то теперь я был поражен ее светлым, ясным умом, сердечностью, нежностью чувств, неподдельной женственностью, озарявшей все ее существо и приводившей меня в состояние небесного блаженства. В ее устах решительно все принимало совершенно своеобразное очарование: разговор превращался в нежнейшую идиллию. Так, например, она с душевной теплотой говорила о некоей молочной каше, которую она не без аппетита ела за несколько дней перед смертью отца, и когда я сказал, что у моего мейстера отлично готовится такая каша и притом с доброй порцией масла, она взглянула на меня своими чудными зеленоватыми глазами, глазами невинной голубки, и спросила меня тоном, от которого дрогнуло мое сердце: «Правда, mein Herr? И вы также любите молочную кашу?» «С маслом!» – повторила она потом задумчиво, как бы отдаваясь мечтательным снам. Кто не знает, что легкая мечтательность как нельзя более идет к красивой, цветущей девушке месяцев шести-восьми (приблизительный возраст моей красавицы); более того, полувоздушная тень мечтательности нередко делает ее совершенно неотразимой. Весь вспыхнув пламенем любви и страстно сжимая прелестную лапку красавицы, я громко воскликнул: «О, ангел, о, прелестное дитя, позавтракай со мной молочной кашей, и я не променяю своего блаженства ни на одно из благ земных!» Она казалась смущенной, краснея, опустила глаза, однако, оставила свою лапку в моей, что преисполнило меня блаженных надежд. Я слышал раз, как один старый господин, если не ошибаюсь, адвокат, говорил мейстеру, что молодой девице опасно оставлять свою руку в руке мужчины, ибо сей последний с полным правом может усмотреть в этом traditio brevi manu всей ее персоны и обосновать на этом всяческие притязания, которые можно отвергнуть лишь с большим трудом. Именно к таким притязаниям возымел я охоту и только что хотел приступить к делу, как вдруг разговор наш был прерван тостом в честь усопшего.
Между тем три младшие дочери Муция привели всех котов в восхищение своей веселой непринужденностью и плутоватой наивностью. Уже одни яства и напитки, видимо, уменьшили скорбь: общество становилось все оживленнее и веселее. Зазвучал смех, посыпались шутки, и, когда обед был кончен, сам сеньор Пуфф, при всей своей солидности, предложил устроить танцы. Быстро все расчистили; три кота настроили свои глотки, и через несколько мгновений развеселившиеся дочери Муция мастерски кружились вместе с юными котами.
Ни на минуту я не покидал красотки; я попросил ее на танец, она мне протянула лапку, мы понеслись среди толпы. О, как волшебно касалось щек моих ее дыханье! Как трепетала грудь моя, касаясь ее груди! Как ласково своею лапой я обнимал ее чудесный стан! О, счастье, о, волшебный миг небесного блаженства!
Сделав два-три тура, я отвел прелестнейшую в угол погреба и сообразно с требованиями галантности предложил ей кое-какие фрукты и прохладительные напитки, все, что только я мог найти. Теперь-то я дал своим чувствам полную волю. Неоднократно прижав ее лапку к своим губам, я удостоверил ее, что был бы счастливейшим из смертных, если бы она захотела полюбить меня хоть немного.
– Несчастный, – проговорил внезапно чей-то голос как раз за моей спиной, – несчастный, что ты делаешь! Ведь это твоя дочь Мина!
Я дрогнул, я узнал голос Мисмис! Какова капризная игра случая: в ту самую минуту, когда, по-видимому, я совсем забыл о Мисмис, я узнал то, о чем не мог и думать, узнал, что я влюблен в свое дитя! Мисмис была в глубоком трауре; я сам не знал, что подумать об этом.
– Мисмис, – проговорил я с нежностью, – Мисмис, что привело вас сюда? Почему вы в трауре и… О, Боже, неужели эти девушки сестры Мины?..
Я услыхал самые необычайные вещи! Мой ненавистный соперник, черно-серо-желтый кот, расстался с Мисмис немедленно вслед за поединком, во время которого он был поражен моим рыцарским мужеством; оправившись от своих ран, он скрылся неизвестно куда. Муций предложил ей свою лапу и получил ее согласие; умолчав передо мной об этих отношениях, он только доказал свою честность и деликатность. Наивные, веселые кошечки были сводными сестрами моей Мины!