Lebens-Ansichten des Katers Murr / Житейские воззрения кота Мурра

– Я слова не сказал, которого бы не подтвердил клятвой, – продолжал Лебрехт. – Неизвестный франт выскочил из окна, я хотел его схватить, но в мгновение ока он помчался, как пришпоренный. Как ваша светлость думает, куда?..

– Я ничего не думаю, – торжественно ответствовал князь, – не тревожь меня ненужными вопросами и догадками. Спокойно продолжай, лейб-егерь, свой рассказ, когда же история придет к концу, тогда я подумаю.

– Незнакомец, – продолжал лейб-егерь, – устремился прямо к пустому заколоченному павильону. Едва только он постучал в дверь, внутри показался свет и на пороге показался не кто иной, как честнейший господин Руперт. Он впустил незнакомца и сейчас же опять запер дверь. Вот видите, ваша светлость, Руперт, значит, вступает в непозволительные сношения с разными проходимцами, очевидно замышляющими недоброе. Кто знает, какие планы тут преследуются? Быть может, сам светлейший князь, находясь здесь в тихом, мирном Зигхартсгофе, не вполне безопасен от покушений злоумышленников?..

Так как князь Иреней считал себя необычайно важной светлейшей особой, он не раз уже думал о дворцовых заговорах и злокозненной крамоле. Последнее соображение лейб-егеря упало тяжелым камнем на его душу; несколько мгновений он был объят глубоким раздумьем.

– Лейб-егерь, ты прав! – проговорил он, наконец, широко раскрыв свои глаза. – Эта история о незнакомце, слоняющемся здесь, о свете, появляющемся в заколоченном павильоне, гораздо серьезнее, чем можно подумать в первую минуту. Жизнь моя в руке Божией! Но меня окружают верные слуги, и если кто-нибудь из них захочет пожертвовать ради меня своей жизнью, я щедро вознагражу его семью! Добрейший Лебрехт, распространи это сведение среди всех служащих мне! Ты знаешь, княжескому сердцу чуждо чувство страха, чувство общечеловеческой боязни перед смертью, но ведь есть же обязанности по отношению к народу, нужно заботиться о сохранении своей персоны, в особенности если наследник еще не достиг совершеннолетия. Посему я покину замок не ранее того времени, когда крамола, затеянная в павильоне, будет разрушена. Пусть явится сюда лесничий с окружными егерями и прочими служителями лесного ведомства, пусть все мои люди вооружатся с ног до головы. Павильон должен подвергнуться осаде, замок должен быть заперт. Позаботься об этом, любезнейший Лебрехт. Я сам захвачу свой кортик и двуствольные пистолеты, поди, принеси мне их, но не забудь положить их в футляр, чтобы не случилось какого-нибудь несчастия! Когда же павильон будет взят на приступ и заговорщики сдадутся, пусть мне будет доложено об этом, дабы я мог возвратится во внутренние свои покои. И пусть пленников тщательно обыщут, прежде чем привести их к моему трону, чтобы кто-нибудь из них в отчаянии… Но, позволь, братец, чего ж ты смотришь на меня, чего ты смеешься? Что это значит, Лебрехт?

– Ваше сиятельство, – проговорил лейб-егерь с хитрой усмешкой, – я думаю, что нет никакой надобности призывать лесничего с его сподручными.

– Почему нет, – воскликнул разгневанный князь, – почему не надо? Да ты, братец, кажется, осмеливаешься мне противоречить? А опасность с каждой секундой растет! Черт побери! Лебрехт, живее на лошадь… лесничего сюда… его сподручных… побольше заряженных ружей… нужно ловить момент… нужно захватить крамольников…

– Да они уж все пойманы, ваша светлость, – проговорил лейб-егерь.

– Как?! Что?! – воскликнул князь, с изумлением раскрывая рот.

– Едва только забрезжилось, я уже был у лесничего, – продолжал лейб-егерь. – Павильон окружен отовсюду так тщательно, что из него и кошка не убежала бы, а не только что человек.

– О, Лебрехт, ты чудесный лейб-егерь, – с чувством проговорил князь. – Ты – верный слуга княжеской фамилии! Если теперь ты спасешь меня от опасности, ты можешь смело рассчитывать на медаль, я сам ее изобрету и отолью из серебра или золота, смотря по тому, сколько людей погибнет при штурме павильона.

– Соблаговолите дать разрешение, ваша светлость, и мы тотчас же приступим к делу, – сказал Лебрехт. – Мы взломаем дверь, ведущую в павильон, захватим всех мошенников, которые там сидят, – и дело в шляпе. Уж, поверьте мне, я сумею поймать этого проклятого негодяя, который, как непрошеный гость, залез в павильон! Не посмеет больше этот мошенник беспокоить фрейлейн Юлию!

– Какой мошенник, – спросила советница Бенцон, входя в комнату, – кто осмеливается беспокоить Юлию? О ком вы говорите, любезнейший Лебрехт?

Князь подошел к Бенцон, важно, торжественно, как человек, которому предстоит совершить нечто экстраординарное, великое, требующее напряжения исключительной душевной энергии. Он схватил советницу за руку, нежно пожал ее и проговорил необыкновенно мягким голосом: