Лэд

На три дня он похоронил себя, по самые ноздри, в непостижимо целебной жиже болота, что лежало за рощей, и эта грязевая ванна сделала для него то же, что и для миллионов диких зверей. Она высосала из его тела змеиный яд, оставив пса живым — тощим, трясущимся от слабости, с опухшей головой, но живым.

— Он такой… но он такой грязный, да? — заметила гостья, когда полубезумный торжествующий клич Хозяина собрал всех домочадцев, наскоро накинувших кое-какую одежду, на веранде. — Такой грязный и…

— Да, — коротко согласился Хозяин, нежно держа в руках голову Лэда. — Очень грязный и потому все еще живой.

Глава четвертая Его сынок

Подруга Лэда Леди была единственной из Малого народца, населяющего Усадьбу, кто отказывался смотреть на Лэда с должным почтением. Когда на нее нападало веселье, она безжалостно дразнила его, повелевая и помыкая им самым величественным образом — и за все это Лэд обожал ее. Были у него и другие причины любить Леди: она изящна, красива и относится к нему с нежностью, а главное — он завоевал ее в честной схватке не на жизнь, а на смерть с более молодым и задиристым Плутом.

Обратив Плута в бегство, Лэд некоторое время блаженствовал, безраздельно завладев обществом Леди. Вместе прочесывали они леса за Усадьбой в поисках зайцев. Вместе, плечом к плечу, растягивались они на потертом коврике перед камином в гостиной. Вместе они поклонялись своим лучшим в мире божествам — Хозяйке и Хозяину.

Но в конце лета у Лэда появился новый соперник — а точнее, три соперника. И они захватили все время, и все внимание, и всю любовь Леди. Бедняга Лэд чувствовал себя совершенно забытым. Трое соперников, которые так внезапно отобрали у него Леди, были пушистыми, толстыми, размером с котенка. Короче говоря, это были три чистокровных щенка колли.

Двое из них были желтовато-коричневыми с белыми передними лапками и грудкой. Третий окрасом походил не на Лэда, а на мать — по крайней мере, все, что не было в нем белым, пока было неопределенного мышиного цвета, но по достижении щенком трехмесячного возраста обещало превратиться в бледно-золотистую шерсть.

Когда им было недели по две, то есть когда только-только открылись их большие скорбные глаза, двое коричневых щенков умерли. Их смертям не было очевидного объяснения, но надо помнить о том, что разводить колли всегда либо необычайно легко, либо практически невозможно.

Пушистый сероватый малыш остался в одиночестве — тот щенок, который со временем должен был стать золотистым. Хозяйка назвала его Волчок.

Вот этому-то крошечному Волчку и посвятила всю себя Леди, ввергнув тем самым Лэда в пучину тоски. По дюжине раз на день большой колли с трогательным рвением пытался заманить подругу пробежаться по лесу или повозиться на лужайке, но на все его призывы Леди отвечала равнодушием или оскалом. А когда Лэд в пылу уговоров подходил слишком близко к пушистому комочку, мать отгоняла его грозным рыком, а то и укусом блестящих белых зубов.

Пес никак не мог понять, что происходит. Бесформенный писклявый комок шерсти, беспомощно жмущийся к боку возлюбленной подруги Лэда, не вызывал в нем особого интереса, лишь неодобрительное любопытство. Потребность денно и нощно оберегать щенка, материнская любовь, которая привязала Леди к Волчку, была выше понимания Лэда.

Через неделю или две безуспешных усилий вернуть к себе интерес Леди Лэд с холодной безысходностью отказался от дальнейших попыток. В полном одиночестве отправлялся он на долгие прогулки по лесу, часами напролет предавался унынию в своей излюбленной «пещере» под пианино в гостиной и как мог утешал себя, проводя остаток дня в компании Хозяина и Хозяйки. А еще он остро невзлюбил Волчка. Разглядев в маленьком пришельце причину отчуждения Леди, Лэд не желал иметь с щенком ничего общего.

А тот постепенно сбрасывал с себя младенческую бесформенность. Его шубка из пуховой сменилась на шелковистую, и на ней все явственнее проступал золотистый окрас. Тупоносая мордочка вытянулась и заострилась. Круглое тельце превратилось в удлиненное, стали вырисовываться очертания мощных лап. Теперь он стал похож на собаку, а не на живую муфту. В юном сердце Волчка проснулось дьявольское озорство, неукротимое желание играть. В матери он нашел сносного партнера для игр, но только до определенного момента. Как только Леди казалось, что игра зашла слишком далеко (то есть как только неумеренная шаловливость сына начинала действовать ей на нервы), она прекращала ее болезненным щипком острых зубов или ударом лапы — такой силы, что у Волчка перехватывало дух.