Лёд (СИ)

— В жизни так не пугался, — голос Ниэллина дрогнул, и он еще теснее прижал меня к себе. — Не знал, что делать. Как тебя вернуть, если ты… не здесь? Хорошо, догадался снег тебе к лицу приложить. Помогло!

— Зря боялся, — пробурчала я. — Что мне станется? Если уж ты вернулся из…

— Тинвэ. Я люблю тебя. Прошу, будь моей женой.

Нашел чем перебить мое бормотание!

От неожиданности сердце зашлось, мысли смешались. Вскинув голову, я таращилась на Ниэллина, не в силах вымолвить ни слова. А он, видно, испугался, что я буду спорить, и торопливо продолжил:

— Знаю, здесь не место и не время, я должен был дождаться берега… Нет, не так! Я должен был сказать это много раньше! Ведь я давно люблю тебя, любил еще до похода, еще до проклятия! Но… казалось, у нас есть время… Прости, лишь там, за краем я понял, что времени нет. Кто знает, что будет с нами через неделю, через круг, через час? Вдруг я опять не успею? Сам Мандос не простит мне такой глупости! Тинвэ, любимая, дай ответ!

Он набрал в грудь воздуха, чтобы уговаривать дальше, но я наконец совладала с голосом:

— Да.

— Да? Ты… Ты согласна?!

Я кивнула.

К чему лукавить? Я тоже хочу, чтобы Ниэллин стал моим мужем, сколько бы ни продлилось наше супружество. И ведь уже давно — в день смерти Лальмиона! — мы обещали друг другу всегда быть вместе. Обет утвердит это обещание, свяжет нас неразрывно!

Вот только…

— Ниэллин… Раньше, дома, просили благословения Владык… Но теперь они не услышат нас, не будут нам свидетелями! А без них обретет ли силу наш обет?

— Конечно! — горячо ответил Ниэллин и продолжал уверенно, как о чем-то давно решенном: — Мы принесем обет перед Единым. Он не отрекался от нас. Он услышит. А Владыки… Мы живы, и мы вместе. Думаешь, в этом нет их благословения?

А ведь правда! Чудо нашего возвращения к жизни не могло случиться против воли Владык! Выходит, на деле они не так строги к нам, как обещали на словах?

И… Если Феанаро посмел перед Единым принести страшную клятву ненависти — неужели мы с Ниэллином не решимся дать обет любви?

Мы решились.

Вслух призвав Эру Вседержителя быть нам Свидетелем, мы обещали любить и беречь друг друга в час беды и в дни благополучия, обещали сорадоваться в счастье, быть опорой в скорби, хранить память при расставании. По давнему обычаю мы обратились к Элберет с молитвой о путеводной звезде, к Манвэ — с просьбой о попутном ветре. Вне обычая просили Намо Мандоса не разлучать нас, если мы придем в его Чертоги. Мы не ждали от Владык прямого ответа. Но в сердцах наших жили надежда и доверие.

Кружка с горьким отваром стала нам венчальной чашей. Волокнистая строганина — свадебным хлебом. Поцелуй, скрепивший обет, не мог бы быть горячее и слаще даже на самом изобильном пиру!

Душа моя звенела струной, пела в лад с душой Ниэллина и, окрыленная, возносилась над миром. Не стало занесенной снегами хижины, льдов, тусклого огонька лампы… Мы взлетали выше и выше в небеса, в средоточие сияния, парили в нем, сами стали переливчатыми сполохами…

«Тинвэ!!!»

Мысленный зов — нет! — отчаянный вопль ворвался в песню!

Тиндал!

Объятая страхом, я рухнула с небес на землю:

«Что с тобой?!»

В брате ключом вскипела дикая смесь: радость, гнев, изумление, облегчение… Бурлящая волна накрыла меня, затопила, и я едва разбирала сквозь нее возмущенную речь:

«Нет, что с тобой! С вами! Где вы?! Дозваться не могу! Круг напролет вас ищем, едва метель улеглась! Все разводье облазили, каждый сугроб разрыли. Арквенэн рыдает без остановки… А вы… молчите!»

Я схватилась за голову. Конечно, друзья не нашли нас, ведь следы замело, нору тоже, и ее не отличишь от тысяч других сугробов. И конечно, очнувшись, нам нужно было первым делом послать им весть. Но, занятые собой, мы и думать об этом забыли!

«Тиндал, прости! Ниэллин болел… а потом я спала. Мы только недавно…»

«Засоня! — перебил Тиндал и тут же осекся: — Как болел?! Почему не сказала?»

«Не до того было… Сейчас все хорошо!»

Ниэллин смотрел на меня вопросительно и тревожно: он мог только гадать о разговоре, ведь наша с ним связь распалась, едва в осанвэ ворвался Тиндал. Я помотала головой — мол, потом, — ожидая от брата новых вопросов.

Но брат молчал. Буря в нем утихла, сменившись пустой, выгоревшей усталостью. Даже осанвэ его будто ослабело, и я с трудом расслышала:

«Я тебя звал в последний раз. Мы решили уйти, если опять не дозовемся. Мы вас… живых… чуть не бросили!»

Мне показалось, он плачет. Он тут же закрылся, и я не успела ободрить его.

Когда я передала разговор Ниэллину, он пробормотал с сочувствием:

— Да, досталась им, беднягам. Где хоть они?

Этого-то я и не знала.

Тогда Ниэллин, сосредоточившись, позвал Айканаро. Тот ответил быстро, и его бурная радость отразилась на лице Ниэллина. Их беседа была дольше и явно спокойнее. Закончив, Ниэллин пересказал ее мне.