Лёд (СИ)

Послышался судорожный вздох матушки, и у меня у самой защемило в груди, сдавило горло… Зажмурившись, я поспешно отвернулась. Мне не хотелось верить глазам. Пусть это будет всего лишь морок мрака!

Над толпою пронесся слитный стон — значит, тот же морок привиделся и другим.

Спустя миг меня овеял невесомый порыв ветра, что-то мягко коснулось сознания и словно толкнуло изнутри…

Я открыла глаза — Владыки явили себя в Круге Судеб.

Не все они приняли телесные обличья. Я не увидела ни Владыку Вод, ни Охотника, ни хозяев Садов Отдохновения, однако в воздухе будто разнесся отзвук могучего рога, пахнуло морской солью и сонным ароматом цветов… Другие предстали перед нами во плоти: Повелитель Ветров и бесстрастный Намо Мандос, и Мастер Ауле, и Тулкас — от него исходили осязаемые, жаркие волны гнева. Неподвижно стояла Вайрэ-Ткачиха. Ниэнна склонила голову — в знак приветствия или скорби? Варда, Возжигательница звезд, воздела руки к небу, навстречу своим творениям…

Лучи звезд омывали Владык серебряным сиянием, отражались в глазах, сполохами скользили по одеждам. Был ли то свет извне, или так суть и сила Стихий прорывалась сквозь телесную оболочку — в том свете лица их виднелись отчетливо и ясно. Я жадно вглядывалась в них в поисках надежды и читала в каждом — озабоченность и печаль. Неужто даже Стихии Мира — все вместе, со всем своим могуществом — не сумеют совладать с нежданным бедствием?!

Последней выступила из тени Йаванна. Ее облачение будто присыпало золой, и пепельно-серым, истомленным было ее лицо.

Все умолкло над Эзеллохаром. Голос Владычицы, прежде сильный и звонкий, глухо прозвучал в тишине:

— Свет Дерев иссяк и живет ныне лишь в Сильмариллах Феанаро. Прозорливым оказался он! Даже для сильнейших после Илуватора есть деяния, которые дано им свершить лишь однажды. Я воплотила Свет Дерев и до конца Эа не повторю подобного. Но если б была у меня хоть толика Света — я бы призвала в Древа жизнь, прежде чем их корни иссохнут. Тогда раны наши затянутся, а злоба Мелькора будет посрамлена.

Я едва не вскрикнула от радости: порчу можно исцелить! Конечно, Владычица сделает это! Воистину, Феанаро велик — его искусство спасет всех нас! Где же он?

Взгляды всех сошлись на Феанаро. Прямой и напряженный, как перетянутая струна, он стоял у самой границы Круга, оглядывая Владык пристальными, горящими глазами. И молчал.

Молчание длилось и длилось. Наконец Манвэ спросил голосом мягким и глубоким, словно звон большого колокола:

— Слышал ли ты слово Йаванны, о Феанаро, сын Финвэ? Дашь ли нам то, что просит она?

Феанаро вперил в него взгляд, но не шевельнулся, не произнес ни звука. Тишина все крепла, пока мне не показалось, что она вот-вот расколется на куски. И правда, Тулкас разбил ее, прогрохотав:

— Говори же, нолдо — да или нет! Но кто посмеет отказать Йаванне? Не ее ли трудами в мир пришел Свет, что заключен в Сильмариллах?!

— Не спеши, — лавой растекся низкий, густой голос Ауле. — Мы просим о большем, нежели думаешь ты. Дай ему поразмыслить в спокойствии.

Но Феанаро поразмыслил достаточно, чтобы утратить всякое спокойствие.

— Не только для великих — и для малых есть деяния, свершить которые дано лишь однажды! — горько воскликнул он и продолжал с жаром: — Тем деяниям отдано сердце! Пусть я смогу расщепить Камни — мне никогда больше не сотворить подобных им. Если же принужден я буду разбить их — с ними разобью и свое сердце, и погибну — первый из эльдар Амана!

Тяжело дыша, он умолк. И тут же Намо Мандос уронил:

— Не первый.

Тех слов я не поняла, до того потрясла меня речь Феанаро. Не из камня ли его сердце, раз он так боится разбить его? Неужели он откажет в просьбе?!

Замерев, затаив дыхание, ждали мы его решения. Страшная борьба кипела в нем: грудь вздымалась, руки стиснулись в кулаки, глаза метались по лицам Владык. Быть может, разум ему затмил мрак? Ибо лицо его вдруг исказилось, и он, отшатнувшись, вскричал:

— Я не сделаю этого по доброй воле! Если же Владыки принудят меня — я буду знать верно, что Мелькор из их родства!

Толпа ахнула. Я услышала возглас Нолофинвэ: «Опомнись, брат!» и слова Мандоса, в которых не было гнева, а лишь печаль:

— Ты сказал.

Спустя миг над Холмом поднялся гул голосов — все заговорили разом.

— Безумец… — сокрушенно пробормотал мой отец.

А мать спросила изумленно:

— Тиринхиль, неужто он не верит Владыкам?!

— Да-а. Сдается мне, потемки-то продлятся, — протянул Алассарэ невесело.

— Похоже на то, — согласился Тиндал, — раз Феанаро жалеет расстаться со своими безделушками. Не больно-то он щедр!

Арквенэн возмутилась:

— Не смей говорить так о Сильмариллах! Это не безделушки! Это же… это его лучшее творение, сокровище его души! Других таких нет и не будет!

— Феанаро в своем праве. Погодите осуждать его, — спокойно сказал Ниэллин. — Нельзя вынуждать Мастера убить свое творение.

— Не завидую я ему, — буркнул мой брат. — Похоже, он вложил в свое творение столько души, что теперь не он властвует над Камнями, а Камни над ним.