Лед твоих объятий

"Честная она очень, оттого и все ее беды, — делился шофер. — Я ведь сызмальства при ней, каждый ее шаг знаю. Очень рэйя Ребекка за правду стоит. Вот, и с журналистом этим, не помню уж, как его зовут, но он на нашу госпожу больше всех клевещет, поругалась, когда тот приставал в клубе к молоденькой девчушке. А тот мстить взялся, пишет про рэйю невесть что. И пьет она, якобы, и разгульную жизнь ведет… Глупости все это. Леди Ребекка девушка умная. А если и были какие шалости, так кто из нас в молодости не чудил? Вы на душу ее смотрите, и на дела. Я с госпожой сколько раз по бедным кварталам ездил, помощь раздавал. И ведь она об этом никому не говорит, скрывает. А ее в Эсбруке каждый ребенок знает. Она и столовую для бездомных там организовала. И одежду туда привозит. А у самой денег-то негусто. Хозяин у нас прижимистый, на содержание ей сущие гроши выделяет. Вы уж это не пишите нигде, это я так, между нами. Очень мне обидно, что нашу леди Ребекку напрасно обвиняют."

"Врут все, не слушайте вы журналюг, — категорично заявляла кухарка. — Мало я этих прощелыг гоняла. Одно время повадились под окнами у нас хозяйку выслеживать и снимки ее в одном белье публиковать. Ну, я им устроила. Кастрюлю кипятка не пожалела, вылила прям на их бесстыжие задницы. А леди Ребекка у нас — золото. Вы не смотрите, что она шебутная такая. Душа у нее настоящая, жалостливая. К людям всегда с пониманием. И внукам моим сколько помогала — и в школу хорошую устроила, и в академию протолкнула, и работу потом нашла, денежную. У нее знакомых много, так для себя она никогда ничего не просит, а вот как за кого-то заступиться нужно, так всегда пожалуйста. А вы говорите…"

Показаний было много, и все сводились к одному — Ребекка совсем не та, кем старательно хочет казаться. Понять бы еще, почему она водит всех за нос.

Он отложил виг-док и взял с подставки сигару. Несмотря на минувшие столетия, любовь к руанскому табаку, эта старая привычка из прежней жизни, осталась неизменной. Отрезав кончик, он медленно раскурил золотую "Рунс" и задумчиво посмотрел в окно. Пожалуй, нужно будет увеличить сумму, выделяемую жене на булавки.

Жена. Странное слово.

Да, и брак — довольно странное изобретение. Зачем, вообще, стремиться привязать к себе женщину? Его женитьба на Энн привела к катастрофе, и все потому, что он не смог справиться с жаждой обладания.

Не сумел остановиться. Поддался тому темному, что вошло в душу вместе с черной магией Эрейского. Колдун, что проклял Энн, давно уже сгнил в могиле, а его проклятие все еще живет. Он чувствует его гнилые ростки. Ощущает смрад грешных желаний. Борется с темнотой, плещущейся в самой глубине души.

Не нужно было соглашаться на переезд в Хронос. Магия этого острова слишком сильна. Она способна вытащить наружу всех его демонов. Один единственный раз он обратился за помощью к темным силам, когда хотел добиться любви Энн, и навеки угодил в их жестокий плен.

Все же, он правильно сделал, что отослал Ребекку. Лучше не рисковать. Если его вновь захлестнет былое безумие… Нет, он не сдастся, но пусть она будет в безопасности.

Шум тора, остановившегося около ворот, заставил его подойти к окну.

— Унаши сатар, — выругался он, глядя, как из салона выходит Ребекка, а рядом с ней, на дорожку, водитель опускает два чемодана. — Доргова девчонка.

Он затушил сигару и нахмурился. Чего ее принесло? Неужели, в Сартане мало развлечений?

Спустя несколько минут, дверь кабинета открылась, и он увидел улыбающуюся жену.

— Здравствуй, любимый, — нежно проворковала Ребекка. — Я соскучилась.

— Что ты здесь делаешь? — сдержав крепкое словцо, спокойно спросил он.

— Ты не рад меня видеть?

Наглое создание пересекло комнату и остановилось в шаге от его кресла.

— Дорогой, я не вынесла нашей разлуки, — патетически воскликнула девчонка и обняла его за шею.

А следом, ему достался поцелуй — долгий, бесстыдный, дорговски горячий.

Он хотел оттолкнуть нахалку, но тело не пожелало подчиниться. Лед яростно вырвался из-под контроля, устремляясь к родственной сущности, и он утонул в жарком восторге, задирая короткую юбку жены, жадно сжимая ладонями стройные бедра, впиваясь ногтями в гладкую кожу, сдвигая в сторону узкое кружево и осознавая, какая она влажная там, в пылающей глубине.

Коротко рыкнув, он опрокинул жену на стол, резко, без прелюдий, вошел и сразу стал двигаться — быстро, сильно, мощно, со стоном погружаясь в такое притягательное тепло. Он не думал, не осознавал, просто, тонул в податливом, нежном теле и чувствовал, как отпускает копившееся долгое время напряжение, как уходит из души горечь, как растворяется проклятое одиночество и согревается душа.

— А-а… — тихий, чувственный стон Ребекки подхлестнул его, и он накрыл ее губы своими, поглощая этот стон, пробуя его на вкус, присваивая. Мысли исчезли, осталась лишь жажда, утолить которую могла только женщина, волею богов ставшая его супругой.

— Почему вы вернулись?

М-да, быстро же муженек оклемался. Я тут отдышаться не могу, а он уже совершенно серьезен и смотрит в глаза строгим, пытливым взглядом.