Ледария. Кровь и клятва

Что ж, никто не проиграл и никто не выиграл. Гедарт приобрел хорошего друга, отец подарил им прекрасные охотничьи ножи с парной резьбой на рукоятях, а вот дядя Сейтер ничьей остался недоволен и подарил Гани только оплеуху. Гед его не понимал и, откровенно говоря, побаивался, радуясь, что не родился как-нибудь случайно в семье Гани. Вот только мама Ганахана всегда была с ним, лихо ездила верхом, и даже на границу они приехали вместе.

Гед погладил гриву лошади, чтобы отвлечься — мысли снова повернули не туда. Ганахан собирался изображать Томаса Ландорского, хотя в балладах не было никаких указаний на цвета его одежд или герб. И он точно был бы защитником врат. Гедарт еще выбирал.

— Гед, — позвал отец, протягивая бурдюк.

— Не нужно. Благодарю.

Он ведь уже не маленький, попьет, если захочет. Хотя, если честно, он не помнил, когда пил последний раз, на холоде вообще не мучает жажда. Может, поэтому так устал? Немного освежиться не помешает. Он пообещал себе, что через половину часа обязательно допьет воду в своем бурдюке.

Углы стен монастыря чернели над горизонтом. Сейчас монахини уже собрались на вечернюю службу, голос матушки-настоятельницы звучит под толстыми каменными сводами. Он представлял это так хорошо, будто видел сквозь многие лиги пространства. Настоятельница восхваляет благие дела Единого и повторяет его заповеди для честных людей, а в конце поминает Гвенет Галасскую, прекрасную принцессу из рода старинных покровителей монастыря.

Семья матери и правда десятки лет жертвовала Гудаму, и даже деньги на постройку дали их предки, а не Церковь, но достаточный ли это повод, чтобы отдать свою жизнь служению именно там, так далеко от всех? Возможно. Что вообще может заставить человека затвориться от мира? Он спрашивал, когда был меньше.

Она безмерно любила Единого. Она хотела благодарить его каждый день за счастье жить, любить и быть любимой. Ее ранило, что в миру людям не удается поступать по заветам Писания.

Гедарту казалось, что вполне удается, разве плохо они жили, когда были все вместе? Разве плохо жилось их герцогству, сытому, справедливому, хоть и осаждаемому варварами — за это, кстати, нужно спросить как раз с Единого, зачем-то Он ведь создал варваров такими, какие они есть: дикими и алчущими грабежа.

Так что многое было сказано, но немногое объяснено. Недостающее он понял сам.

Мать поселилась там из-за отца.

Сначала Гед был слишком мал и пребывал в уверенности, что она скоро вернется. Никакие слова о великой любви к Единому и бренности мирской жизни не убеждали его в том, что она должна быть здесь, а не дома.

Дома мама много болела, это правда. И послужить Единому в надежде излечиться казалось естественным. Ей стало лучше, она вновь была здорова и спокойна. Так почему не возвращалась? Маленький Гед не понимал.

Он умолял отца заставить мать вернуться: приказать, увезти, — но уже тогда знал, что тот не поступит столь грубо. Однажды Гед просил и сам, лет в семь — слезно, жалобно, навзрыд, — но увидев, какое горе причиняют матери его слезы, поклялся впредь быть сдержанным, как отец. Невозможно делать так больно тому, кого любишь. Он ведь мужчина. Он должен был справиться.

На отца он все-таки еще рассчитывал. Кто, как не он, муж и господин, мог найти слова, способные достучаться до сердца жены? Но в спокойных речах отца всегда чего-то не хватало, всегда что-то оставалось невысказанным. Возможно, о чем-то они не могли говорить при нем. Тогда Гедарт стал прятаться. Тайком он слышал, как родители говорят о разных вещах, мелких и неважных: урожае в Галасе, пожертвованиях церкви, перекладке стены в замке, расходах на посвящение взрослых оруженосцев. Он не понимал, почему свои редкие встречи они тратят на такую чепуху, но хорошо понял одно — от своего имени отец маму ни о чем не просил. А услышанное однажды: “Это единственное твое верное решение”, — навсегда поставило точку в вопросе.

Так что поездки в Гудам оказались ему, Гедарту, личным одолжением, и каждую он ждал, как величайший подарок. Ничто не радовало его так же сильно: ни быстрые верховые лошади, ни маленькие, искусно откованные мечи и доспехи, ни потешные битвы с ровесниками.

А потом матери не стало. Ему почти исполнилось девять, и он больше не мог надеяться, что, став взрослым, найдет те самые, правильные и достойные слова.

Лучи заходящего солнца ласкали взгляд нежными красками. Подступало время ночной стоянки, а роща, в которой они обычно укрывались за день до последнего перехода, была еще далеко.

— Нужно ускориться, — сказал Гед. — Еще две лиги, а свет кончается.

Отец молча кивнул, и он высоко поднял руку, чтобы видели все. Сделал знак и легонько ударил бока лошади. Отряд плавно набрал ход, устремляясь к голым деревьям, лошадь отца отстала на корпус, оставив его во главе отряда.

Гед обернулся — отец смотрел на него и улыбался.

Глава 7. Начистоту

— Доброе утро, ваше величество. Как вы себя чувствуете?