Ледария. Кровь и клятва

Берения ждала откупные грамоты и ни единым словом не давала знать, успокоится на этом или нет. На границе с хальтами, где без Адемара варвары наглели, чувствовалось напряжение, готовое либо рассеяться, как ветер по равнине, либо обрушиться на речные гарнизоны ураганом.

Воистину затишье перед бурей, вот как это ощущалось, — чувство, хорошо известное Симели по временам, когда война с Фрейцером достигла своего апогея. И если Вилиам сумел остаться, как всегда, великодушным, то она опять, как тогда, не сдержалась и отдалась во власть нервичности. Сейчас решения зависят не от нее, но близость к королю как будто делит ответственность на всех, кто рядом.

Симель посторонилась, пропуская на лестнице новую прачку — прошлой она помогла с письмом к возлюбленному, и та благополучно уехала в Керк. Эта женщина тоже жила в постоянном волнении — ее сына гоняли в стрелковой роте с утра до ночи, хотя официально армия ни к чему не готовилась.

Скорей бы уже какая-то ясность, ей богу. Любая угроза лучше выпивающей душу неизвестности. Волнуется душа, ждет, исходит на пустые мысли и расчеты. Дайте реального врага, покажите цель — и можно действовать. Короля истощили эти недели, Симель видела. Когда-то она так же ждала в Благодатной долине — бесплодно, не зная, когда будет известие: то ли завтра, то ли прямо сейчас, — и придется вскочить среди ночи, и мчаться за бандой, надеясь положить ей конец. В последний год Фрейцер заставил себя ждать слишком долго, почти полгода, и никто в Марскелле и Берждоме не спал как следует, как не спит сейчас Вилиам.

Симель помнила, какой усталой была сама, моля о финале, когда пришла вдруг весть, что часовой с горной тропы пропал, а значит, Фрейцер вновь пробрался к ним из Дерла. Едва очнувшись от подобия сна, она подняла весь замок: слуг и оруженосцев, пажей и конюхов, — и меньше, чем через полчаса, уже неслась к Хави.

В этот раз она поставила на кон все: свой покой, свою честь и надежду, что после победы жизнь вернется в тихое русло. Умерится воинственный пыл отца, сойдут на нет учебные баталии в полях, и они займутся мирными, скучнейшими делами о торговле и крестьянских тяжбах. Знал ли Хави, сколь многое она ждала от решающей схватки? Навряд ли. Его так же жгла вина за неудачи, он так же болел за людей, но не знал, что в эти годы терпение Симели перешло за грань, где нет возврата, и лопнуло, оставив ее жить в долине лишь на чувстве долга, на неспособности оставить дом в опасности. Но дальше — дальше должна была наступить развязка, какой бы она ни была.

Нет, тогда он, конечно, еще не догадывался. Он встретил ее, такой же взвинченный и гневный, и видел отражение себя в ее измученности. Она ничего не объясняла, проблем хватало и без этого.

Симель добралась до своей комнатушки, заперла дверь, разделась и упала на кровать — слишком напряженная, чтобы заснуть, слишком злая на невозможность разрешить дело своими руками.

Хави тоже жаждал дела, хотя раньше Симель считала, что он будет больше рад ожиданию, чем бою. Плохо же она его знала, а может, он не знал себя и сам. Она тоже не думала, что реальный бой окажется для нее таким, каким был — быстрее и ловчее, чем тренировка, но труднее, особенно потом, во снах, когда раж отпускал и оставались только видения крови и смерти.

В следующий раз уже знаешь, как это будет. И ожидая, лучше не мучить хотя бы тело, а дать ему набраться сил. Хави же обычно бродил между коней и проверял всех и вся раз по десять. Служилые латники проводили свое время, невольно копируя господ: Берждомские — на ногах, Марскеллские — лежа на траве.

— Эй, — звала Симель обычно, — посиди. Сиди со мной и не бегай.

Хави всегда был благодарен за этот оклик, и опускался рядом. В тот раз, последний для Фрейцера, он был особенно тревожен.

— Стёганка порезана у Грача и Буяна. Мои обалдуи даже не заметили.

С тех пор, как Ириса царапнули ножом под брюхом, они прикрыли коням живот и шею толстым стегачём с набивкой, как в собственных акетонах. Чуть больше веса, чуть меньше волнений.

— Те тоже в пылу не заметят. Да и поди сумей попасть в прореху. Не бойся.

— Ха.

Он стал смелей и намного. А она изменилась как-нибудь за эти три года, пока раз в сезон или два убивала подручных Фрейцера? Наверное.

— Не смотри за мной в этот раз. Лучше гони за ублюдком.

Хави окинул ее своим новым взглядом, но промолчал. Они договорились оставить эту тему, и он сказал, что не винит ее, но Симель знала, что это не так. Если бы Хави не остался тогда помочь, борьба могла закончиться еще прошлым летом.

— Ладно, — проговорил он, скорее, для вида, — но…

Далёкий свист прервал его, латники засуетились. То был сигнал, передаваемый по цепи разведчиков, и он сообщал, что банда совсем рядом. Кони вмиг почуяли волнение хозяев, затоптали, закрутились. Симель подхватилась с земли, вскочила в седло и пустила Ириса с места в галоп.