Ледария. Кровь и клятва

— «Истоки айстианства»? Нет, я бросил это дело, оно не встретит одобрения.

Карланта помнила эту книгу — она первая ушла на чистку от чернил. Что можно написать о Защитнике, про которого и сами айстиане ничего не знают? Хотя, по правде, об Илготе известно тоже немногое. Но если не пересказывать друг другу то малое, что знаешь, и не записывать, то как тогда хранить память о самом главном? Карланта подумала о врагах дедушки и насторожилась, а Кэларьян поворошил кочергой головни.

— Зато я вновь собрал «Записки о торжестве науки», добавил даже пару статей. Пускай эти мракобесы сожгли все копии, я помнил все наизусть, как «славься Боже». И не говори, что нужно прятать их в подполье, я подкину Записки в университет и, прежде чем сжечь, их прочтут, поверь.

Сожгли? Карланта замерла у стола с кувшином воды.

— Кто-то сжег твои книги? — спросила она, думая, что не так поняла.

— Ах, это старые дрязги церковников, Карланта. Они боятся силы знания и готовы уничтожить его, лишь бы не трясти столпы веры.

Кувшин чуть не выскользнул у Карланты из рук.

— Дедушка! Это те люди, что послали наемника? Это они? Церо… церовники?

Глаза Кэларьяна выкатились из орбит, он задохнулся:

— Карланта! Ты поклялась…

— Наемник? — переспросил Гансвард. — Они послали наемника?

— Боже! — Кэларьян бросил кочергу и обернулся к Карланте с таким гневом, какого она раньше никогда не видела. — Никто не должен был знать!

У Карланты все сжалось внутри, нижняя губа задрожала, выдавая испуг.

— Даже он? — указала она на Гансварда. — Он твой друг!

— Тем более!

Кэларьян пересек комнату и остановился в дверях перед Гансвардом. Тот развел руки и заслонил проход.

— Ты объяснишься или нет?

— Не здесь же! Ганс!

Магистр отошел, а Кэларьян вылетел в коридор, направляясь к своей комнате.

— Идем! — крикнул он снаружи.

Карланта переводила взгляд с одного на другого, не в силах вымолвить ни слова. Разве магистр Гансвард не был тем единственным, кому стоит доверить эту тайну? Как будто можно хранить ее одному!

— Все хорошо, милая, — проговорил магистр, поднимая котелок с пола. — Ты ни в чем не виновата. Расскажи, что случилось.

— В деревню приехал южанин, — глухо откликнулась Карланта, — и он хотел убить дедушку. Мы заманили его на лед, к проруби. Он погнался за нами и утонул, — она отерла глаза от выступивших слез. — Почему он так злится?

— Пусть сам тебе расскажет. Видит Единый, ему не помешает вылезти из скорлупы к людям, — Гансвард вышел за порог. — Не ходи за мной.

Карланта проводила его взглядом, услышала, как шаги свернули за угол, потом скрипнула дверь, и дом окутала тишина.

Она тяжело плюхнулась на кровать, оглушенная и расстроенная. Еще недавно она подслушала бы, о чем будут говорить старики, но взгляд Кэларьяна здорово ее напугал. Она была готова просить прощения, но только если и он признает, что Гансварду можно доверить любые свои тайны.

Огонь в камине поднялся до дымохода, затрещал, пожирая сухое дерево, жар пошел волной. Карланта встала разбросать поленья по разным углам и стянула со взмокших ног ормши - войлочные сапожки, поверх которых надевали грубую уличную обувь. В южном доме было тепло, как летом, так что она ходила в легких шерстяных штанах и рубашке, которые глорпы надевали под верхнюю меховую одежду. Платья обещали принести только завтра, никакой замены ормшам тоже не было - все мужские туфли в доме оказались слишком велики и неудобны.

Она поплескала на горящие щеки водой из кувшина, отпила половину, чтобы успокоить желудок, стонущий под тяжестью съеденного, и разворошила сверток с бельём от Винии Орудли. Когда днем его открыли, из обертки выпала записка, заставившая щеки Кэларьяна слегка порозоветь, но ни на один вопрос о ее содержании он не ответил. Ночная рубашка из какой-то тонкой нешерстяной ткани приятно холодила кожу, горячка краткой ссоры остывала, усталость брала свое.

Карланта растянулась на постели, разглядывая картину на стене напротив — лев, протягивающий лапу человеку в длинном балахоне. Дедушка рассказывал ей что-то про льва и философа, но в памяти зияла пустота, глаза слипались.

Карланта повернулась на бок и, несмотря на все тревоги и заботы, погрузилась в глубокий безмятежный сон.

Кэларьян унял гнев, только когда дошел до своей двери. Это был тяжелый день, и он хотел бы отложить нелегкие вопросы на завтра. А по правде говоря, он и вовсе не хотел бы их слышать. Все, о чем он мог сейчас думать — это мягкая кровать у камина. Три недели крючиться на нарте и спать на улице — он заслужил немного покоя!

В темном коридоре возникла фигура Гансварда.

— Позволишь?

Кэларьян нехотя посторонился и впустил друга внутрь. Гансвард прошелся из угла в угол, остановился и сложил на груди руки.

— Ты сказал, что необходимость в укрытии отпала, — проговорил он после некоторого молчания.

— Это правда.

— Не потому, что тебя больше не ищут. А потому, что нашли, — это был не вопрос.

— Да.

Гансвард явно ожидал большего.

— Ты скажешь наконец, что происходит? Молчал тогда, молчишь сейчас — хватит!

Ноги Кэларьяна уже подрагивали от усталости, он опустился в кресло.