Леди-чертовка

Она подошла, расстегнула несколько пуговиц, пока он стоял неподвижно, склонив голову так, что она ощущала его неровное дыхание. Волосы у него на груди оказались вьющимися и Фебе так хотелось потереться о них носом и губами. От него пахло мылом, землей и росистой травой, а каждый вздох его рождал тепло в тех потаенных уголках ее тела, что уже давным-давно не знали ничего подобного.

Когда рубашка была наконец расстегнута, Уэстон поднял руки и дал ей соскользнуть вниз, поморщившись от натяжения свежего шва. Феба потянулась к нему, чтобы приподнять и расправить нижний край рубашки, и костяшки ее пальцев ненароком скользнули по темной поросли на его груди, отчего внутри что-то странно екнуло. Горячая дрожь пробежала по телу, с поверхности кожи – внутрь, до самого костного мозга.

– Простите меня за вторжение, – произнесла она, поднимая взгляд к его лицу. – Я хотела узнать, как вы.

В глазах его блеснули веселые искорки.

– Все хорошо. Благодарю вас.

Сейчас, с растрепанными и взъерошенными темными волосами, он выглядел удивительно привлекательным – сущий дикий зверь, но такой, которого хочется погладить. Феба нерешительно приподняла его руку и принялась застегивать манжету. Уэстон от неожиданности замер как вкопанный, а она так давно не делала для мужчины ничего подобного, что до сих пор не осознавала, как скучает по таким маленьким интимным услугам.

– Мистер Рейвенел, – проговорила Феба, не глядя на него, – то, что вы сделали для моего сына… я так вам благодарна… просто не знаю, что сказать!

– Право, не за что. Хозяин обязан следить, чтобы племенной бык не разделал его гостей под орех.

– Я хотела бы как-то вас отблагодарить, но не знаю… – Феба замолчала и залилась краской, вдруг сообразив, что явиться без приглашения в комнату к мужчине и сделать такое предложение, когда он полуодет, не лучший способ составить о себе хорошее впечатление.

Но мистер Рейвенел повел себя как джентльмен: никаких насмешек, никаких едких комментариев, только тихо сказал, глядя, как она застегивает вторую манжету:

– Больше всего мне хотелось бы, чтобы вы согласились выслушать извинения.

– Вам не за что извиняться.

– Боюсь, это не так. – Он глубоко вздохнул. – Но сначала хочу кое-что вам отдать.

Он подошел к шкафчику в углу комнаты, порылся в нем, достал небольшую книжку и протянул ей.

Феба изумленно заморгала, прочитав черно-золотые тисненые буквы на потрепанной обложке. Название поблекло, почти вытерлось, но все же было вполне читаемым: «Стивен Армстронг. Искатель сокровищ».

Нетвердыми пальцами открыв книжку, она прочла на переднем форзаце знакомые слова – слова из своего детства:

«Милый Генри, когда тебе станет одиноко, поищи поцелуи, которые я оставила на своих любимых страницах».

Феба закрыла книгу и глаза ее защипало от слез. Даже не перелистывая, она знала, на полях каких страниц крестиками проставлены «поцелуи».

– Это написали вы, – хрипловато, словно с трудом, произнес Уэстон.

Не в силах говорить, она кивнула и склонила голову. На запястье капнула слеза.

– После нашего разговора за ужином, я понял, что ваш Генри и тот, кого я знал в пансионе, один и тот же человек.

– Генри был уверен, что это вы украли у него книгу, – наконец выговорила Феба. – Думал, вы ее выбросили или сожгли.

– Мне так жаль, – тихо, с глубоким смирением в голосе откликнулся Уэстон.

– Не могу поверить, что вы хранили ее все эти годы! – Она достала из-за корсажа носовой платок, энергично промокнула глаза, надеясь этим остановить поток слез, и смущенно пробормотала: – Что-то я стала слишком плаксивой. Терпеть не могу реветь!

– Почему?

– Это признак слабости.

– Вовсе нет, – возразил Уэстон. – Суровые стоики – вот кто слаб на самом деле.

Феба высморкалась и подняла взгляд:

– Вы так считаете?

– Нет, просто подумал, что от этих слов вам станет легче.

Слезы ее тут же высохли, и в горле затрепетал смех.

– Вы согласились сесть со мной за ужином, хоть и знали, что я по-свински вел себя с Генри, но ничего мне не сказали. Почему?

– Подумала, что ни к чему вспоминать давние обиды.

Его лицо немного смягчилось.

– Феба, – проговорил он так нежно, что у нее внутри все сладко сжалось, – я не заслуживаю такой доброты. Порочный от рождения, с возрастом становился только хуже.

– Никто не рождается испорченным, – возразила она. – Всему есть причины, были и у вас. Будь живы ваши родители, они любили бы вас и научили отличать добро от зла…

– Милая, это вовсе не так. – Его улыбку подернула горечь. – Мой отец без просыпу пил, а о том, что у него есть дети, почти не вспоминал. У полусумасшедшей матери порядочности было меньше, чем у амбарной кошки, которую мы сегодня подобрали. Никто из наших родственников не хотел брать опеку над парой нищих сорванцов, и нас с Девоном отправили в разные пансионы. Там мы оставались и на каникулах. И я сделался хулиганом, всех ненавидел. Генри особенно меня раздражал: тощий, странненький, того не ест, этого не ест… вечно с книжкой. Эту я стащил из сундука у него под кроватью, потому что понял: его любимая.