Леди-чертовка

Никогда еще ее не наполняли столь острые ощущения, казалось, каждый нерв раскалился докрасна. Но всякий раз, стоило ее возбуждению дойти до предела, он останавливался, заставлял ее подождать, пока утихнет жар, а затем начинал снова. Она дрожала от жажды разрядки, но он не прислушивался к ее мольбам и протестам – и никуда не спешил. Его пальцы нежно заполняли ее, а другой рукой он ласкал ее пещерку: гладил, рисовал круги, надавливал на бугорок. Интимные мышцы то сжимались, то расслаблялись, вызывая невероятные ощущения. Она металась, стонала, хрипела, билась под ним, и на этот раз Уэст решил не останавливаться – довел ее до предела и повел дальше, к сияющим высотам. Глаза заволокло туманом, мышцы судорожно сокращались. Феба вскрикнула, но он заглушил ее крик поцелуем, таким долгим, таким жарким, как ей и хотелось, и при этом не переставал ласкать и дразнить, пока содрогания ее тела не перешли в тихую дрожь, а дрожь – в легкий трепет наслаждения. Очень медленно он вынул из нее свои длинные, опытные пальцы, а потом прижал ее к себе, ожидая, когда придет в себя и восстановится дыхание.

С трудом пробираясь сквозь путаницу мыслей, Феба спрашивала себя, что же произойдет дальше. Лежа с ним в обнимку, она чувствовала, что Уэст по-прежнему возбужден. Захочет ли он разрядки? Что и как ей сделать для него? Боже, в голове у нее какой-то розовый туман, а тело сейчас неповоротливее мешка с солью! Мучительно стыдно за то, чем они только что занимались, и в то же время она благодарна ему до слез. Никогда ей не было так хорошо, как сейчас, в его объятиях – в тепле и в безопасности.

Уэст осторожно потянулся к ее платью и принялся приводить в порядок, умело затягивая шнуровку и застегивая пуговицы. А она могла лишь лежать, словно сломанная кукла, страшась возвращения в реальность.

Он помог ей сесть, а когда опять заговорил, его голос звучал сухо и насмешливо:

– Так что ты говорила о чувствах, которых больше нет?

Феба удивленно взглянула на него – и застыла, словно ей плеснули в лицо холодной водой.

Не слова Уэста поразили ее, а отстраненное выражение его лица, уголок рта, изогнутый в надменной усмешке. Нежный возлюбленный исчез; рядом с ней был циничный незнакомец.

Это тепло, эта связь – все оказалось иллюзией, а его слова – ложью. Он просто решил доказать наличие у нее физических потребностей – и блистательно это сделал, заодно унизив ее.

Первая близость после смерти мужа… а для него всего лишь игра, азарт…

Какая же она дура!

– Надеюсь, мы оба усвоили урок, – добавил он с усмешкой, отчего ей стало еще хуже.

Каким-то чудом Фебе удалось скрыть боль и ярость за каменным «фасадом».

– Безусловно, – ответила она коротко, поднимаясь на ноги, не в силах смотреть ему в лицо. – Хотя, возможно, не тот, что вы хотели мне преподать. – Возвращая на место лиф и расправляя юбки, она едва не шарахнулась прочь, как испуганная горлица, когда он шагнул к ней, чтобы помочь. – Ваша помощь мне больше не требуется.

Уэст немедленно отступил, и, пока она приводила себя в порядок, молча ждал.

– Феба…

– Благодарю вас, мистер Рейвенел. Сегодняшний день был для меня очень поучительным, – жестко сказала Феба и зашагала к дверям, стараясь не обращать внимания на то, как дрожат колени.

Теперь он для нее опять «мистер Рейвенел», она для него – «леди Клэр». И пусть так и остается на веки вечные.

Феба вышла из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь, несмотря на то, что больше всего на свете хотелось хлопнуть дверью так, чтобы она слетела с петель.

Глава 19

Ужин тем же вечером – последнее семейное собрание перед завтрашним отъездом Шоллонов – на первый взгляд проходил весело и беззаботно. Свадьба и все последующие мероприятия прошли как нельзя лучше: две семьи подружились, сблизились и положили начало тесному общению в будущем.

Уэст от этого вечера получал не больше удовольствия, чем от какой-нибудь средневековой камеры пыток. Улыбался так старательно, что чувствовал: вот-вот затрещит лицо. И не мог не восхищаться Фебой – спокойной, собранной, с милой и естественной улыбкой. Потрясающее самообладание! Она не игнорировала его полностью (весьма разумно), но обращала на него ровно столько внимания, чтобы не вызвать ненужных комментариев. Время от времени с вежливой улыбкой бросала на него взгляд, или смеялась над какой-нибудь его репликой, но ни разу не посмотрела в глаза.

«Оно и к лучшему», – повторял себе Уэст уже в тысячный раз после той сцены в кабинете. Он правильно поступил, сознательно вызвав в ней ненависть. В миг после разрядки, когда он сжимал ее в объятиях, а она так доверчиво прижималась к нему, почти готов был выплеснуть на нее все – все, что думает и что к ней чувствует. Даже сейчас он приходил в ужас при мысли, что мог тогда наговорить. Хорошо, что вместо всего этого сообразил ее смутить и сделать вид, что просто с ней развлекался.