— Тебе каких? — осведомился Грен. — Тут в каждом болоте по жабе рокоте… к батюшке как-то один заявился, хотел старые штольни выкупить. Мол, конец света скоро. Всякая нечисть полезет, людей вовсе изведет под корень, а только те выживут, кто в штольнях спрячется. И так ладно языком трепал, что ажно наши заслушались. Только отец мой скликнул совет, позвал старого Мшара, тот, даром, что на ногах не держится, а лозоходец, каких горы не видели, от и вытащил, что серебряные жилы истощились, зато вот изумруды близехонько подошли… откуда тот прохвост прознал?
Удивление было искренним. И даже игла с нанизанной бисериной застыла на мгновенье.
— Предсказаний действительно слишком много, чтобы обращать на них внимание, — Ричард собрал листы и потер переносицу. — Каждый год появляется новый пророк… и начинает предсказывать голод, войну или еще. Правда, лет пять тому волей императора нескольких казнили…
— За что?
— За разжигание смуты… собрали люд доверчивый, мол, надо богам молиться, чтобы простили грешных, увели, стало быть, в место особое, для праведников… имущество продали, какое было, а после и самих праведников… рабства ведь только у нас нет.
— Тогда за дело, — Верховный судья был строг, но справедлив. — Согласно кодексу Арбаха всякий, кто именует себя пророком или предсказателем, любым способом прозревая грядущее, обязан доказать свою силу перед пятью людьми, облеченными доверием. И если все пятеро сойдутся в том, что говорит он правду…
— А если не сойдутся? — Грен перебил судью, но тот не оскорбился, верно, смирившись уже с полным отсутствием должного пиетета.
— Если нет, то пророка, вздумавшего играть с силами Богов, надлежало принести в жертву. Как правило, боги даровали ему долгую и мучительную смерть. В мое время… разумней было воздерживаться от предсказаний… и потому я не способен вспомнить ни одного, в котором предрекалось бы падение мира…
Некоторое время было тихо.
Разве что дождь шелестел по стеклу.
И мерно дробно стучал нож в руках аррванта, нарезавшего морковь. Мясо и лук были готовы, и второй аррвант с видом сосредоточенным перебирал крупы. Не то, чтобы в этом действительно нужда была, но вот… как-то нервничала я, когда эти двое просто застывали.
Гуля потерся о мою ногу.
Приоткрыл глаз и заскулил, намекая, что ему, пострадавшему в битве за наши жизни, не мешало бы подкрепиться.
— Я еще одного не понимаю, — сказала я, смахнув мясные обрезки в миску. — Откуда взялся новый император?
— То есть?
Ричард вертел схему и так, и этак. И еще вверх ногами, но понятней она не становилась.
— Смотри, с регалиями мы разобрались… более-менее… с остальным тоже… альвы дали средство, затуманивавшее разум… люди были внутренне готовы к бунту, но боялись… а вы убрали страх…
— Не мы, альвы… — уточнил Грен, заканчивая вышивать серебристую бабочку. Она была крохотной, двумя пальцами накрыть можно, но в то же время выглядела совершенством. — Они принесли… это… не спрашивай, наши не знают, чем это было, но на людей действовало… странно… те, кто был наделен силой, ее теряли. А те, кто силы был лишен, вдруг впадали в ярость… даже самые кроткие из вас вдруг вспоминали какие-то обиды… Хватало малости, чтобы разжечь их гнев…
…вирус.
Вот что это напоминало.
Альвы и биология, им ведь близко это, магия жизни… и глуп тот, кто полагает, будто магия эта не способна убивать.
— …хуже того, что зараза эта передавалась от человека к человеку… нет, вскоре все возвращалось на круги своя, но на дней пять-семь люди…
За пять-семь дней многое успеть можно.
В императорском дворце играла музыка.
Для серого человека она не была цельной. Вот скрипки. Легки и непостоянны, что дворцовые кокетки в своих симпатиях. Порхают, наполняют залу собой, отвлекая внимание от тяжелого контрабаса, но его звуки нет-нет, да прорывались сквозь щебетание скрипок.
Нежные напевы арфы…
…и скрип половиц под ногами. Сапоги сияют, кавалеры тоже… и лайры ныне более благосклонны, нежели обычно. Их мысли заняты грядущим балом, на котором Император, наконец, огласит свое решение, и на хорошенькую головку шиммерийской невесты возложат Малый церемониальный венец, обозначив статус ее.
Шиммерийка ныне восседала в кресле, видом всем показывая, что решение давно уж принято, а бал — это так, условность… в новой для себя одежде она выглядела несколько несуразно. Бледно-лиловый цвет платья лишь подчеркивал смуглоту ее кожи. Хитрая прическа делала голову похожей на шар, в который воткнули с полсотни блестящих шпилек. И ленточки… ленточек слишком много.
Шея коротковата.
Плечи узковаты.
Да и сама она, безусловно, проигрывает по сравнению с лайрой Орисс, которая ныне позволила себе явиться. И в платье цвета изумруда она была прекрасна.
— Она совершенство, верно? — Император опирался на балкон. Ныне он не соизволил явить себя подданным, благоразумно накинув завесу неприметности.
— Вы о ком?
Император лишь улыбнулся.
— Посмотрите на это создание… такое хрупкое… такое невинное с виду…
— И ядовитое, как карракская кобра.
— Не без того, — согласился Император, — но ныне для всех она — жертва моего коварства…