Леди и война. Пепел моего сердца

   - Стой! - я уперлась обеими руками в грудь, понимая, что не смогу его удержать. Одно его движение и я в лучшем случае полечу к стенке.

   - Кайя, стой. Урфин, ты тоже.

   Он тянется к мечу, но это неправильно. Нельзя злить Кайя. Он сейчас не понимает, что творит.

   - Ты слышишь меня? Конечно, слышишь...

   ...он не животное.

   - ...это же просто ребенок. И ты знаешь, что детей нельзя трогать.

   ...не животное.

   - Ты и не собираешься, правда? Ты никогда не причинишь вреда ребенку.

   Он мог бы, если бы захотел. И мы ничего не успели бы сделать. Он много быстрее. Сильнее.

   И не животное.

   Я убираю ладонь с груди. Его рубашка промокла насквозь, и на ней остается отпечаток моей руки.

   - Тем более, своему сыну?

   Отступаю на шаг. И еще один. Кайя не спускает с меня глаз. Больше не рычит.

   - Ты не захочешь, чтобы ему было также больно, как было тебе...

   Поворачиваюсь спиной.

   Йен дрожит. Не от холода - от ужаса. И я не представляю, что еще могу сказать. Поэтому просто наклоняюсь и беру Йена на руки. Меня Кайя точно не тронет. А я не отдам ребенка. Он обнимает меня, прижимается и всхлипывает, часто, судорожно.

   - Все хорошо. Я не позволю тебя обидеть. Никому не позволю.

   Хлопает дверь.

   Кайя отступает. Как надолго? И что будет, когда он вернется?

   Ничего.

   - Мы справимся, верно? - я вытираю слезы, первые за все время нашего с Йеном знакомства. - Что бы ни случилось, мы справимся, Лисенок.

   Йен не сразу соглашается расстаться со мной. Переодеваемся вместе. И ест он, сидя у меня на коленях, но потом все-таки идет на руки к Урфину. У того интересные игрушки: наконечники стрел, блестящие шнурки, монеты и даже нож в красивых ножнах.

   А Кайя все еще нет. И я знаю, что он не вернется.

   ...Кайя...

   ...я в порядке, но мне лучше остаться вне дома.

   Он не в порядке, и мы оба это знаем. Поэтому у слов оттенок льда.

   Хорошо, что я знаю, где его найти. И повод есть: ему тоже не помешает ужин.

   Под широким навесом сухо. Здесь хватает места и лошадям, и старой собаке, которая дремлет под шелест дождя. Кайя сидит на кипе сена, скрестив ноги, и руки закинул за голову, разглядывает крышу. Под стропилами свили гнездо ласточки. Возятся, выглядывают.

   Ласточки - безумно интересно.

   Меня Кайя демонстративно не замечает.

   Рассчитывает, что обижусь и уйду? Не дождется. Присаживаюсь рядом и протягиваю миску. Картофель. Жареное сало, лук и яйца. Роскошный ужин, если подумать.

   - Никогда больше так не делай, - Кайя сдается. - Ты не понимаешь, насколько это опасно.

   - Понимаю.

   - Нет. Я хотел его...

   - ...убить.

   Он забыл, что я его вижу.

   - Да.

   - Но ведь не убил, верно? Ты сам себя остановил. И ты это знаешь.

   Кайя ест, только... как человек, который понимает, что должен съесть некоторое количество еды, дабы не помереть от голода. Кажется, ему безразлично, что именно в тарелке.

   - Спасибо, - он все еще вежливый.

   Но не совсем живой. Хорошее определение. Запомнилось.

   - Пойдем в дом.

   - Нет, - он стягивает рубашку, отжимает и вешает на коновязь. - Мне не следует там находиться. Я не уверен, что сумею держать свои... порывы. Но я рад, что ты пришла. Нам надо поговорить.

   Он мог бы позвать меня. Гордость не позволила?

   Кайя раскрывает ладонь. Кольцо. Синий камень на золотом ободке. Выглядит тусклым, стекляшкой обыкновенной.

   - Я понимаю, кто тебя туда отправил и с какой целью.

   А рука черная, чистой кожи не осталось. На груди разве что... и на спине. На шее пара светлых островков. Плети распустились на щеках, поднялись к вискам, пустили побеги по лбу и в волосы.

   В них появилась седина.

   И сейчас Кайя не стал уворачиваться. Закрыл глаза только, точно ждал, что я могу ударить.

   - Что они с тобой сделали?

   - Я понимаю и то, что выбора тебе не оставили. И я даже рад этому.

   Он гасит боль, но я все равно ее слышу.

   Нельзя ждать, что он за пару часов станет прежним. Вообще нельзя ждать, что он станет прежним.

   - Я не смогу от тебя отказаться. И уйти не позволю.

   - Я не хочу уходить.

   Он не слышит.

   - Иза, ты знаешь, что я сделал и почему, - он сжимает кольцо, как будто хочет раздавить его. - Если вдруг возникнет аналогичная ситуация, я поступлю точно также. Я не буду рисковать твоей жизнью или здоровьем. Убью. Умру. Предам. Возьму в жены женщину, мужчину, осла... все, что попросят.

   Кожа горячая настолько, что обжигает.

   - Я хотел бы обещать, что этого не случится, но...

   - Солгал бы.

   - Да.

   - Хорошо.

   - Что хорошо?

   - Что не лжешь.

   Все-таки отстраняется и ждет ответа. И я отвечу:

   - Я все это знаю, - он почти сроднился с темнотой, но я не позволю ему спрятаться в ней. - Как знаю и то, что ты мне нужен.

   Он умрет, но не позволит тому, что было, повториться.

   - И не только мне... - и вот тут я растерялась. Как ему сказать? И надо ли сейчас? Не лучше ли подождать, дать ему отойти хотя бы немного. Вернуться в сознание... Нет. Слишком много вокруг было таинственного молчания во имя высшей цели.

   - Ллойд тебе не говорил, но... у меня, то есть у нас, есть дочь. Ее зовут Анастасия. Настя. Или Настена. Настюха. Настенька. Я знаю, что у вас девочки не рождаются. И если ты мне не веришь...

   Он верит.