Леди и война. Пепел моего сердца

   Вяленой. А лучше копченой. Жирной. С хлебом, который, стоило закрыть глаза, Тисса видела перед собой. Черная корка тверда. А мякоть липнет к пальцам. Она ощущала его аромат, чуть кисловатый, будоражащий.

   - Леди позволит? - Урфин поцеловал пальцы.

   Ему нравилось нарушать приличия.

   Три танца кряду... и четвертый тоже. А если не отвлекут, то и пятый. Хозяева чувствуют себя крайне неловко, а старший сын их, которому надлежало уделить высокой гостье внимание, и вовсе растерялся. Он следил за Урфином, то и дело оглядываясь на мать, взглядом умоляя о пощаде.

   Та была непреклонна, как все прочие сановные матери, желавшие счастья своим детям.

   Вдруг леди Дохерти обратит внимание на учтивого кавалера?

   Приблизит к себе... или хотя бы замолвит слово?

   В нынешнем неспокойном мире такое слово и жизнь спасти способно. Война ведь близко. Манит отважных сиянием подвигов, звенит золотом рыцарских шпор, но матери знают, что шпоры получить возможно не только, жизнью рискуя. В свите леди безопасно.

   Сейчас Тисса видела желания людей, удивляясь тому, до чего они просты и понятны.

   Гости, подобные ей и Урфину, всей их свите, которая вновь оказалась немалой, сулят выгоду. Но они же и неудобны. Легко допустить ошибку и навлечь на себя высочайший гнев. Или же привлечь внимание к некоторым... вольностям, которые допускались в городе. Но помилуйте, в каком ином городе дела обстоят иначе?

   ...и да, память о прошлогодней ревизии жива.

   ...и шепотом передают имена тех, кто лишился должности, титула, земель, а то и вовсе жизни.

   ...и трясутся, дрожат, видя себя на их месте. Но все равно воруют.

   Разве человек, который денно и нощно трудится во благо народа - почему-то при этих словах веко Урфина начинало дергаться - не может позволить себе маленькие... шалости.

   Маленькие Урфин прощал.

   За другие - наказывал. Тисса не любила посещать суды, ей было жаль и подсудимых, которые пытались раскаянием получить прощение, и мужа, не способного прощение дать.

   Лорд Дохерти не имеет права на слабость.

   А к леди идут за милосердием...

   - Ты грустишь? - Урфин коснулся волос. Он так и не признался, что с ними сделал. Может, сам не знал? - Что случилось?

   - Ничего.

   Наверное, просто осень. И та ветка за стеклом. Лист красный, который из последних сил цепляется за дерево. Предчувствие скорой очередной разлуки - с ним Тисса почти сроднилась.

   - Хочешь, я тебя украду?

   - Хочу.

   Здешние сады не отличались столичной изысканностью, напротив, они были вызывающе дики. И старые яблони терпели соседство самшита. Колючий можжевельник не знал садовых ножниц, а розовые кусты были скорее символом положения хозяев дома.

   Розы в этом климате росли плохо.

   - Теперь они уверятся в нашей распущенности, - в кольце его рук уютно. - Столица всегда славилась вольностью нравов... их это влечет и пугает. Не обращай внимания.

   - Все хорошо.

   Почти. И Урфина не обмануть, он знает Тиссу лучше, чем она сама. Когда только успел? Сколько вообще они были вместе? Месяца четыре... чуть больше. Та, прошлая осень, и вереница городов, где их разлучали дела. У каждого свои, но... он возвращался на ночь. И еще дорога, когда пусть и среди свиты, но все равно вдвоем.

   А потом - зима и Ласточкино гнездо.

   Пустые вечера. Письма, которые привозили всегда пачками. Урфин писал их, не зная, когда удастся отправить. Рассказы обо всем и сразу... недолгие возвращения... и снова пропал на все лето.

   У него долг.

   И первые беженцы. Споры из-за земли. Посевов. Страх одних людей перед другими. И попытка примирить. Расселение. Учет. Подъемные. Зерно. Скот. Инструмент из мастерских Дохерти. Общины. Старосты. Налоги и повинности. Строительство пограничного вала, который начали возводить стихийно, словно опасаясь некой невидимой болезни, которая идет с юга.

   Урфин обязан был направить стихию в нужное русло.

   Военные лагеря. Добровольцы. Наемники.

   Контрабандисты.

   И революционеры, призывающие свергнуть гнет лордов. Но их уже не слушают. Слишком много тех, кто говорит не только о правах и вольностях, но о голоде. Там, за валом, вымершие деревни и деревни сожженные. Повстанцы. Каратели. Народные дружины. И просто люди, привыкшие жить войной.

   Однажды они пересекут границу.

   Или Урфин уйдет за вал, как ушел Магнус.

   - Что случилось? - он не собирался отступать. А Тиссе нельзя рассказывать о собственных страхах. Так ведь было всегда: мужчины воевали, женщины - боялись за них. И ждали.

   За эти годы Тисса научилась ждать.

   - Осень и... мне так странно. Такое вот... не знаю. Глупо, да?

   Урфин занят серьезными делами. Он инспектирует городские стены, валы, рвы. Оружейные склады и склады продовольственные. Мастерские и порты, если в городе имеется порт. Тюрьмы. Стражу. Городские кварталы...

   А Тисса вновь развлекает хозяев историями из далекого Города. Причем половина этих историй некогда услышаны ею, она не знает, сколько в них правды.

   - Я... я бесполезна здесь. И вообще. Присутствую. Улыбаюсь. Говорю какие-то глупости и... этого мало. Я хочу больше.

   - И чего же ты хочешь?