Леди и война. Пепел моего сердца

   Крэта Торнстона, во избежание ненужных инцидентов, Сержант похоронил на берегу.

   Дальше шел, держась дороги. Заблудиться не боялся. Напротив, теперь он четко понимал, куда должен идти. Но с лошадью было бы быстрее...

   Несколько раз Сержант выходил на пепелище. Одно даже было горячим. Смердело мясом и паленым деревом, деловито копошилось воронье. При приближении человека, птицы поднялись в воздух с оглушительным криком, и на миг почудилось, что сама деревня, выжженная дотла, пытается убраться пути.

   Сержант недолюбливал подобные места, хотя и знал, что к следующей весне земля затянет раны крапивой, снытью и диким малинником. Или уцелевшие люди - а мертвецов он насчитал всего десятка полтора - вернутся и отстроят деревню наново.

   Знал, но недолюбливал.

   На разоренном огороде получилось подобрать пару морковин и круглую, гладкую репу. В принципе, Сержант не голодал: в лесу хватало дичи. Но мясо надоедало.

   Встречались на пути и деревни брошенные, не наскоро, но так, что становилось ясно - люди уходили без лишней спешки, деловито вычистив сундуки, забрав перины, подушки, тулупы, не говоря уже о прочих мелочах. В таких не оставалось иной живности, кроме кошек.

   Пожалуй, Сержант мог бы отыскать след - уходили подводами или на Север, или на старые заимки, спрятанные в болотах и непролазных дебрях, укрытые карстовыми шубами скал - но для чего ему?

   Он ночевал и шел дальше.

   Города огибал стороной. Названия многих ни о чем не говорили, но красные флаги, вывешенные над воротами, были хорошим предупреждением.

   Впрочем, там, где флаги не вывешивали, вряд ли ждал бы иной прием.

   Люди готовились воевать.

   И воевали.

   Уже у самого Краухольда - осень завершилась внезапно, и третий день кряду шел снег - Сержант наткнулся на останки усадьбы. Ее пытались сжечь, и пламя прогрызло стропила, обрушило крышу и часть стены, но одно крыло, из белого камня, уцелело.

   Все укрытие.

   Прежде, чем убить, дом разоряли. Обломки мебели. Содранный кусками, зияющими ранами, паркет. И чудом уцелевшая каминная полка, верно, слишком тяжелая, чтобы вынести. Осколки витражей... от воспоминаний получилось отмахнуться. Оплавленные стекла Сержант пересыпал из ладони в ладонь, но вернул на прежнее место.

   Смахнув пыль и пепел, Сержант поставил на полку кошку.

   И в камине развел огонь.

   Он засыпал с ощущением того, что как никогда близок к цели...

   ...над городской стеной гордо реял красный флаг. И патрули имелись.

   Но Сержанта они точно не увидели.

   - ...и мы будем требовать перераспределения народных благ! - парень в коричневом пиджаке, застегнутом на одну пуговицу, говорил громко. Его слушали.

   Сержант тоже остановился.

   Не следует выделяться. А среди этих людей, оборванных и злых, он был своим.

   - Оглянитесь. Вот дома, которые слишком велики для людей, в них живущих. Зачем двоим или троим десяток комнат?

   Дома здесь стояли добротные. Не из камня - из дерева. И нельзя сказать, чтобы роскошные - большинство разменяло не один десяток лет, некоторые и вовсе нуждались в ремонте, но людям, собравшимся послушать парня, эти строения виделись пределом мечтаний.

   - А у вас нет крыши над головой.

   Его поддержат, потому что каждому, кто ночует у костра, подобное положение дел кажется несправедливым.

   - Они живут в неоправданной роскоши. Золото. Серебро. Фарфор. Вещи, не имеющие иного смысла, нежели удовлетворение мещанского представления о красоте. Одежда, которой слишком много... еда...

   Снег летел и садился на коричневую ткань нарочито дешевого пиджака. Было холодно, но распаленный собственной речью парень не замечал неудобств. Рядом Сержант заметил еще пятерых. Не то сподвижники, не то охрана. Скорее всего - и то, и другое сразу.

   Меррон среди них не было.

   - Они балуют своих жен и дочерей, тогда как ваши дети нуждаются в самом необходимом...

   Меррон была дальше.

   И Сержант оставил говорившим речи.

   - ...я прошу лишь о поддержке. Дайте мне стать вашим голосом в Городском Совете, и я добьюсь, чтобы вы были услышаны!

   Дом на берегу моря. Небольшой. Аккуратный. С красной черепицей на крыше. И трубой, из которой сочилась тонкая струйка дыма. Сад под снегом. Виноградная лоза.

   Окна затянуты инеем.

   До двери - старый добрый дуб на тяжелых завесах и бронзовое кольцо-молоток - едва ли десяток шагов. Всего-то и надо - подняться на крыльцо в три ступени. И постучать.

   Откроют.

   А дальше что?

   Теплая встреча? Сомнительно.

   Он давал клятву защищать, но не исполнил. Не потому, что не сумел - не попробовал даже. Разменял на мир, который трещит по швам.

   Предательство? Да.

   Оправдываться? Сержант не умеет. И что остается? Или презрение, которое он заслужил. Или жалость, что хуже презрения. Или отвращение.

   Тогда какой смысл?

   Он стоял у ограды до сумерек, не боясь быть замеченным. Ждал. Дождался.

   Узнал сразу, несмотря на темноту и расстояние. На нелепую одежду - зачем ей эта безразмерная шуба из летнего линялого волка? И высокая шапка-колпак, которая съезжает на глаза. Валенки тоже забавные, большие слишком. У нее же ножка узкая, а эти - растоптаны. И Меррон не идет - едет, как на лыжах.

   К морю.

   Села на перевернутую лодку, подперла подбородок рукой и смотрит.