Леди Клементина Черчилль

– Я понимаю, что это напряжение невыносимо, Мопс. Если бы я могла снять это бремя с твоих плеч и нести его с самого первого дня кампании, я бы с радостью это сделала.

– Ох, Котик, я никогда не пожелал бы тебе такого бремени. Лишь твоя чистая доброта делает меня решительным и сильным.

– Решение тяжкое, но верное. Я знаю, что оно окрашено предательством и чревато неуверенностью и предчувствиями – возможно, больше, чем любое принятое тобой в жизни, но ты исполняешь свой долг перед народом этой страны. Как и всегда. Как ты и должен.

Я разделяю опасения Уинстона, но жребий брошен, и корабли уже пустились в путь. Люди на местах, они готовы штурмовать берега, проявляя героизм и самопожертвование, невиданные прежде. Как мы можем предать их, сомневаясь в нашей приверженности выбранному курсу? Я не могу позволить ему зацикливаться на таких мыслях. Он должен иметь веру.

– Но исполнение моего долга перед ними может оказаться медвежьей услугой для них, – отвечает он.

– Как? Эта кампания начнется с освобождения Северо-Западной Европы от нацистов. И это освобождение распространится по всей Европе, пока мы полностью не избавимся от нацистов.

– Но какой ценой? Я не могу перестать думать о том, что, когда завтра встанет солнце, – он затягивается сигарой, и я понимаю, что он намерен не спать этой ночью, – тысячи будут убиты. Как в моем кошмаре.

– Но если вы не начнете эту миссию и не покончите с этой страшной войной, сколько десятков тысяч еще погибнет? Сотен тысяч? И какие кошмары тебе будут сниться тогда? – Я беру его за свободную руку и смотрю в его голубые глаза. – Дорогой, все черпают в тебе отвагу, чтобы продолжать сражаться.

Он долго молчит прежде, чем ответить, но не отводит взгляда.

– Я буду смотреть, как разворачивается наступление. Мы на берегу Рубикона.

Я выдерживаю его взгляд.

– Я буду бодрствовать вместе с тобой.

– Правда?

– Этой ночью и всегда.

Глава сорок пятая

12 мая 1945 года

Лондон, Англия

Мой самолет кружит над аэродромом Нортхолт. Любезный молодой офицер приносит мне выпить в надежде отвлечь меня от очевидного, и я принимаю, но это не позволяет мне забыться. Да и как возможно? Я четко слышала, что пилот получил радиосообщение, что посадка в Нейпире откладывается, а я точно знаю, кто там хозяин, и что означает это сообщение. Уинстон запаздывает, и пилоту приказано кружить, пока не подгонят автомобиль на взлетно-посадочную полосу. Уинстон хочет сделать вид, словно ждал моего прибытия часами.

Я законно могу разозлиться на эту ситуацию. В конце концов, меня не было почти шесть недель, а мое прибытие было назначено уже как минимум три дня назад, с почасовым отслеживанием. Но я настолько воодушевлена событиями и слишком радуюсь, чтобы устраивать мужу дурацкую злую сцену. Я улыбаюсь про себя, но мои спутники, верная Грейс и мисс Мейбл Джонсон, секретарь Фонда помощи России, чувствуют это и улыбаются в ответ. Они, несомненно, уверены в том, что я улыбаюсь от облегчения и радости, что, наконец, возвращаюсь домой после таких замечательных новостей, и это правда. Но у меня есть куда больше поводов для радости.

Самолет, наконец, идет на посадку, и я вынимаю зеркальце из сумочки, чтобы пригладить волосы и подновить помаду. Из окна я вижу что-то красное в момент приземления, и я понимаю, что это машина Уинстона. Пусть с опозданием, но он приехал. Взяв сумочку, я покидаю самолет, прилетевший из России.

Когда мне принесли приглашение с золотой каймой, я была потрясена. Я гордилась тем, что смогла собрать восемь миллионов фунтов для моего Фонда помощи России. Это были добровольные перечисления из заработной платы, пожертвования в результате поквартирных обходов и разных мероприятий, даже когда Сталин и Рузвельт старались взять контроль над военными действиями. В конце концов, я делала это для страдающего народа России, а не для ее лидера. Но я и не думала, что мои усилия заметят, особенно когда победа в войне была фактически достигнута. Я обычно смотрю и оцениваю со стороны, часто оставаясь в тени.