С момента объявления войны, когда Уинстон принял пост лорда-адмирала, вся страна вместе с нами устремилась вперед с ощущением необходимости и целеустремленности. Через несколько дней после назначения Уинстона мы переехали в Дом Адмиралтейства вместе с Мэри и принялись за рутинную работу по шестнадцать часов кряду семь дней в неделю в окружении правительственного штата, привыкшего работать при вялой администрации Чемберлена всего по пять-шесть часов в день. Но на что им жаловаться? Их новый руководитель работает в таком же режиме, да и я тоже, к тому же казалось, что и немцы будут работать безостановочно. С тех пор, как Уинстон принял пост, нацисты стали обстреливать британские суда, и мы потеряли в Северном море авианосец «Кариджес», океанский лайнер «Атениа» и военный корабль «Ройял Оук» у Оркнейских островов и шестьдесят тысяч тонн груза. И, хотя после первой волны атак наступило затишье, мы все понимали, что это только начало.
Сразу же после переезда из наших апартаментов в Морпет-Мэншнс в Дом Адмиралтейства, я поняла, что нам нужен более современный центр управления с подходящим кабинетом для активно работающего лорда-адмирала, а не дряхлый бастион для раутов. Мы преобразовали дорогой парадный зал и множество жилых и развлекательных помещений в морской командный центр, переведя нашу квартиру на два верхних этажа. То, что прежде было нашей главной квартирой, было разделено на рабочие комнаты. Вместо легкомысленного оформления в морской тематике, оставшейся в наследство от жены прежнего лорда-адмирала Даффа, мы сменили обивку и мебель на более пригодные для кропотливой работы военного времени. Чартвелл был заколочен, остался только Апельсиновый коттедж для Моппет, Дианы и двух ее маленьких детей, Джулиана и Эдвины, эвакуированных из Лондона. Мы с Уинстоном застрянем в Лондоне надолго, как бы горько это ни звучало, и сейчас при нас останется Мэри, которая ходит в школу и работает в столовой Красного Креста.
Ощущение безотлагательности, охватившей нацию, сподвигло к действию даже Рэндольфа, хотя не к тому, которого мы с Уинстоном от него ожидали. Уволившись с работы, чтобы присоединиться к старому полку Уинстона, четвертому гусарскому, он сосредоточился на стараниях найти себе невесту и зачать наследника на случай, если его убьют на войне. Он осыпал предложениями любую мало-мальски подходящую девушку, с которой сталкивался, – по слухам, восемь предложений восьми разным женщинам за две недели по всему Лондону, к нашему ужасу – и получил от всех громкие отказы, пока не наткнулся на Памелу Дигби. Эта чувственная рыжеволосая старшая дочь лорда и леди Дигби выросла в довольно унылом сельском Дорсете, и хотя она делала вид, что обожает ездить верхом, по первой нашей встрече я поняла, что она в восторге от возможности попасть в эпицентр власти. Даже во время поспешного венчания – вместе с множеством других британцев, чьи сыновья ждали назначения – в церкви Сент-Джон в Смит-сквер с приемом в одном из залов Дома Адмиралтейства, где невеста была в темно-синем платье, берете и такого же цвета мехах, словно не было времени для венчального платья, я видела, что ей интереснее стать просто Черчилль, чем конкретно миссис Рэндольф Черчилль. И все же эта девушка казалась мне милой, и я решила поддерживать этого нового члена нашей семьи, а в браке с Рэндольфом ей это понадобится. А мне и так хватало хлопот с Рэндольфом, чтобы еще враждовать с его женой.
– Клемми, фрегат ждать не будет, – ворчит Уинстон, пусть и тихо. Я вместе с ним спускаю на воду новый авианосец, который он упрямо называет старинным термином «фрегат».
– Вы все отослали? – спрашиваю я секретаря.
– Да, мэм. Я свяжусь с этими возможными донаторами сегодня, – кивает она, и я надеюсь, что этот важный проект в нужных руках.
Когда Уинстон получил свое назначение, я решила, что больше не буду ждать, чтобы он включал меня в свою работу, но сама найду важные проекты. На каждый спускаемый вместе с мужем военный корабль я предпринимаю проект, на который у Уинстона нет времени, но который я считаю достойным внимания – содержание родильного дома в Фулмер Чейз для солдатских вдов, к примеру. Я продвигаю достойные задачи, не желая заниматься исключительно этикетом, присутствую с Уинстоном на непростых встречах с родственниками, потерявшими своих сыновей, и устраиваю для семей погибших специальную трибуну на параде конной гвардии, например. Давнее наследие «Розауры» означает, что я не буду дожидаться приглашения войти в историю.
Я осознаю, это может оказаться нашей последней возможностью работать внутри кухни британской власти, и я не желаю упустить такой возможности. Когда я принимаю это бремя, снова становясь женой лорда-адмирала спустя почти тридцать лет, я испытываю почти неловкое ощущение опьянения и спокойствия. Странно, как я расцветаю под стрессом в кризисе, и никну под бременем нормального существования.
– Клемми, – снова нетерпеливо повторяет Уинстон.
– Иду, – отвечаю я и иду к мужу.