Леди Клементина Черчилль

– Уинстон, ты в порядке? – я окидываю взглядом персонал, стоящий вдоль стен коридора перед кухней. – Кто-нибудь пострадал?

– Нет-нет, Клемми, не беспокойся, – он пыхтит сигарой – я знаю, что так он порой скрывает свою нервозность. – Я тут сел выпить в гостиной с нашими гостями, когда рядом упала бомба, на плац-параде Конной гвардии, и я пошел проверить кухню и приказал всем эвакуироваться. Только я начал подгонять их, как упала еще одна бомба, гораздо ближе, и от взрыва и произошла вся эта разруха, что ты видишь. – Он показывает на обломки. – Но никто не пострадал. По крайней мере, здесь.

Я обнимаю его и шепчу:

– Благодарю Бога за твою прозорливость.

Смерть прошла слишком близко, убив трех служащих, дежуривших на плацу, и мы перебираемся в Центральный оперативный штаб, защищенный подземный комплекс для начальников штабов армии, флота и авиации и их заместителей, а также кабинет военного времени, подготовленный еще в 1938 году в ожидании бомбардировок, которые мы сейчас и переживаем. Этот обширный лабиринт из коридоров, крохотных кабинетов и чуть больших конференц-залов – под крепким современным бетоном нового казначейства рядом с Даунинг-стрит и парламентом – до недавнего времени был подвалом, кишащим крысами, полным пыли и забытых государственных документов. До оперативного штаба добраться можно только через здание нового назначейства – сначала войти в главные двери, подняться на несколько ступенек к охраняемой внутренней двери на лестницу 15 – широкую винтовую лестницу, ведущую в цоколь, а оттуда уже в оперативный штаб. Это место хорошо подходит для работы кабинета военного времени и комитета планирования, и какое-то время мы продолжаем вести работу в укрепленной Садовой комнате в доме 10 по Даунинг-стрит днем, а ночью спим в базовых спальнях оперативного штаба.

Но с течением времени и поступлением донесений о политических убийствах такое положение становится нерациональным. Среди прочих проблем, ночевка в моей подземной комнате, предусмотрительно снабженной цветочным покрывалом и мягким креслом, становится невозможной из-за гвалта круглосуточных встреч, сигналов тревоги и гулкого звука шагов, как и от клубов сигаретного дыма, и Уинстон категорически отказывается уходить в свою спальню во время авианалетов, предпочитая смотреть на бомбардировку с крыши. Мы выбираем несколько кабинетов в здании прямо над оперативным штабом, связанных с ним внутренней лестницей, и превращаем их в жилые и рабочие комнаты, оснащая их дальнейшей структурной поддержкой и стальными ставнями, и на время покидаем номер 10. Эта пристройка номер 10, как ее называют, становится нашим кабинетом и домом, и я делаю все, что могу, чтобы превратить это пространство в гостеприимное убежище, раскрасив его яркими цветами и устроив доставку нашей собственной мебели, ковров и картин.

Но я беспокоюсь, что граждане могут не вынести напряжения ночных бомбардировок. Я настаиваю, чтобы мы как можно чаще появлялись там, где горожане смогут нас видеть. Между митингами мы постоянно ездим по стране, посещаем оборонные заводы, верфи, военные части и все больше тех, кто пострадал от блиц-крига. Люди должны знать, что мы с ними.

Но Уинстону недостаточно быть рядом с пострадавшими. Как только какой-нибудь ночью кончается бомбардировка, он начинает бродить по развалинам, невзирая на то, что налет может возобновиться. За долгие годы я привыкла к безразличию Уинстона в отношении собственной безопасности; в конце концов, я буквально спасала ему жизнь, когда он не обращал внимания на близкую опасность, один раз в Бристоле точно и, вероятно, еще пару раз в Белфасте и Каире. Но его новый обычай – выбраться наружу после налета с фонариком в руках, чтобы лично посмотреть на разрушения – это уже слишком. Его личные секретари, министры и военные чиновники разделяют мои тревоги, но тут он не будет слушать никого, даже меня. Когда я протестую, он указывает на сиюминутные нужды людей, на это я отвечаю, что он будет нужен людям куда в более длительной перспективе.

Я завожу несколько личных шпионов, которые выходят на эти ночные вылазки вместе со мной. Мой первейший долг, как я его вижу, охранять жизнь моего мужа. После неудачной попытки уговорить камердинера Уинстона спрятать его ботинки, чтобы тот не вылезал после налета, я разработала новый план.

Несмотря на звуки отдаленных взрывов, мой сон необычно глубок, так что поначалу мне кажется, что рука у меня на плече мне снится. Когда меня начинают трясти сильнее, я резко просыпаюсь. Сев с кружащейся головой, я смотрю на незваного гостя и понимаю, что это Грейс.

– Мне сказали, что премьер-министр готов отправиться инспектировать разрушения, – шепчет Грейс.

Я понимаю, что это значит – Уинстон, как всегда, ждал налета наверху в пристройке – он отказывается спать в защищенных комнатах оперативного штаба, предпочитая находиться в квартире, когда бомбардировка закончится – и бедный камердинер должен был одевать его для ночной вылазки.

– Спасибо, Грейс, – отвечаю я, протирая глаза.