Леди мэр

— Да не комары, а один комар… тебе спать не дает… Который над своей половиной Франции летает… И сильно жужжит, Лизавета? Докучает, значит? А может, уже и куснул? Во сне оно ведь всякое бывает.

— Гаша…

— Да хватит тебе себя изводить-то! Ну тянет тебя к нему… Так и поезжай. Ты ж ничего про него не знаешь. Может, у него там семеро по лавкам… И третья жена на диване.

— А как я к нему подойду? Что скажу?

— Господи, да найди еще какую бумажку про деда. Мол, недообъяснила.

— Так меня к нему его холуи и пустили! Я и в первый раз на кривой козе подъехала. Второй раз такой номер не пройдет.

— А ты его не в его канцеляриях, ты его на свободе отлови. Как бы невзначай: «Ах, ах, какой приятный случай!» И глаз ему, знаешь, с намеком… Мол, и не случай это вовсе… Если не дурак — поймет. Если не поймет, на кой нам такой нужен?

— Ну и за кого он меня примет?

— Ну тогда картишки мусоль. Что они там «для сердца» показывают?

— Ничего.

— И не покажут! Слушай, а давай я сама в область мотнусь. Поспрошаю там… у женщин… На рынке… в магазинах… Бабы всюду и всегда все знают. Где живет… семейное положение… ходок… или так себе…

— Вот только этого мне и не хватало… Чтобы ты мне еще и личную жизнь устраивала.

— Ты ее уже наустраивала… Без меня.

Агриппина Ивановна подтаскивает к ходикам на стенке табуретку, влезает на нее и извлекает откуда-то из часов заначку — аж триста рублей десятками. Швыряет их на стол.

— На бензин! Да цвет лица хоть сделай! Худоба ты моя затюканная…

На следующее утро — я в области.

Слава богу, хоть дождя тут нету…

Тенистая улица еще совершенно пуста, только дворничиха метет метлой улицу. У тротуара причален мой «фиатик», я небрежно прохаживаюсь рядом. Спрашиваю, демонстрируя почти абсолютное безразличие:

— А может быть, он уже пробежал?

— Не… Тебе правильно сказали. Он тут как часы бегает… Для здоровья… А ты, случаем, не эта… Не террористка?

— Совсем наоборот.

— Понятно. Жалобу подать надо. Бывает. Да вон он чешет, наш Палыч. Только ты не сразу. Тот бугай, что рядом, — охрана.

А я уже и сама вижу — лично их превосходительство, губернатор Лазарев, в темно-оранжевом спортивном костюме, разбитых кроссовках, с потным полотенцем вокруг горла, лупит по брусчатке ровным мощным бегом, охранник на шаг сзади.

Сердце у меня ухает в пятки, потом взлетает и застревает в горле. Я делаю шаг навстречу и вскидываю руку в белой лайковой перчатке. В этот раз я вся летняя. Такой цветок душистых прерий. В льняном платье без рукавов, с миниподолом по самое «не могу». И в кремовой косыночке величиной с носовой платочек. Изображаю сдержанное радостное удивление:

— Алексей Палыч… Господин Лазарев…

Он тотчас же бросает охраннику:

— Стоп, Андрюша. Свои! Лизавета Юрьевна… Вы-то каким боком? И здесь?

Я выволакиваю из сумочки пожелтевшие от возраста трухлявые листочки с чернильными штампами и пометами.

— Да я тут… Вот… Нашла еще из материалов на моего академика… Еще времен Брежнева… Об увековечивании памяти…

— Это успеется. Завтракали?

— Нет.

— Тогда за мной!

— Не знаю… Зачем же? А что ваша жена скажет?

— Я не женат.

— Ну остальные… Близкие.

— Остальная там — одна, а она ко всему привыкла… Пошли, пошли…

— Может, на моей машине?

— Ерунда. Здесь рядом.

Я уже топаю вслед за ними, но еще успеваю услышать, как дворничиха бурчит под нос:

— Ничего себе — с жалобой. А каблучища напялила — как в театр. А причесочка-то! Фирма! Нет, не с жалобой ты. Не с жалобой.

В квартире тонко пахнет лавандой и гречишным медом. Солнце пронизывает невесомые прозрачные шторы на окнах, от чего мне становится как-то веселее.

Стены гостиной почти сплошь уставлены книжными шкафами. Между ними висит писанный маслом портрет старца весьма ученого и ироничного вида, но в генеральском мундире и с иконостасом наград, включая множество лауреатских значков, отчего он выглядит каким-то ряженым.

Я сижу за столом, накрытым к завтраку, а пожилая женщина весьма интеллигентного вида устанавливает еще один прибор для меня, посматривая из-под очков с холодным любопытством. Лазарев ее представил коротко: «Моя Ангелина».

Его Ангелине я явно поперек горла, но она церемонна, воспитанна и изображает приязнь:

— Вы, сударыня, как насчет овсянки… простите, пролетело мимо ушей… Лиза?

— Лизавета… То есть Лизавета Юрьевна. Насчет овсянки — вполне. А вы… мама?

— Тетка Ангелина Эдуардовна. Могу предложить сок, яичницу с беконом, тосты, масло, джем сливовый, чай… И конечно же мед. Мед — это наша традиция.

— Все годится. У вас просто английский стол.

— Да… Алексей всех приучил. Он у нас несколько англизирован…

Входит разгоряченный бегом Лазарев, в строгом костюме, со вкусом подобранном галстуке, причесывая влажные после душа светло-льняные волосы.

— Тетя Ангелина, извини… Я, кажется, забыл вас представить?

— Мы уже представились, Лешик. Я должна добить второй порцион яичницы… Не ожидала, что у нас будет к завтраку столь ранняя гостья.

— Это Алексей Палыч… Я буквально на минуту… Хотела…

— У меня кухонные процедуры. Извините.

Ангелина уходит. Лазарев раскладывает овсянку из кастрюльки:

— Будете?

— А почему бы и нет?