Леди мэр

Зиновий возвращается домой около двух ночи, заруливает на своем «судзуки», в рыбацкой брезентухе, с куканом, на котором нанизано до черта лещей и подлещиков. Лыков вылезает из сиреней. Зевая, осведомляется:

— Далеко мотался, Зиновий?

— Аж на Кобылью Гриву. Там и в жару клюет.

— На что брало, Зюнь?

— По всякому, Лыков. А ты что тут делаешь?

— Подходы к дому досматривал. Подъезд твой. С сегодняшнего дня ты, Зиновий, у нас строго охраняемый объект. Всему горотделу указание дано… Во избежание террористических актов. Или просто — чтоб морду не набили…

— Да я и сам любому в морду дам. Ты что несешь-то, Серега?

— Кандидат же… Номер один…

— Чего?! — балдеет Зюнька.

— Да ты что? И впрямь не в курсе? Сегодня по городскому радио объявили. Группа ветеранов тебя на выборы двинула. Степан Иваныч речугу толкнул…

— Ну совсем охренели, придурки! Ладно. Я же им сказал — отвалите. Я им эту фигуру поломаю. Так что можешь быть свободным, Лыков.

— Уже не могу. Ломать — это твое дело, а я человек подневольный… мое дело — хранить тебя, как приказано. В неприкосновенности. Я против приказа не попру. Пивка хошь?

Зюнька яростно хлебает пиво и отшвыривает бутылку:

— Вы ж даже мутер не охраняли, когда она судьей была. И мы тут с нею жили…

— Сравнил. Тогда любой мог на четвереньках из любой забегаловки через весь город без ущерба для здоровья проползти.

— Слушай, майор Лыков… А ведь новые погоны твои мы так и не обмыли. Пойдем, что ли? У меня там в холодильничке есть… Жареху сварганю…

— Не положено, Зюнь. На мне ж теперь весь горотдел. Сейчас ребята подъедут… Для инструктажа… А у нас с тобой пир!

— Ну как хочешь. Бывай, майор.

— И ты — будь.

На площадке Зиновий не находит под ковриком ключ от дверей и обнаруживает, что дверь не заперта.

Ухмыляясь, он входит в темную переднюю и шепотом спрашивает:

— Эй, ты где тут?

Кто-то, игриво хихикнув, из-за спины закрывает ему глаза ладонями.

Зиновий нащупывает руки и гадает:

— Ленка? Нет, Томка! Точно, Томка. Опять ключ под ковриком нашла?

— Ну и сволочь же ты! Какая я еще тебе Томка?!

От мощной плюхи парень отшатывается, а получив коленом между ног, просто скручивается на коврике под дверью.

Щелкает выключатель, и перед Зиновием предстает именно она — этакая тигрица в халатике цвета лососины, который вовсе не прикрывает ажурное секс-белье в бантиках и резиночках, той самой расцветочки мозолей на заднице любой павианихи во время течки, которая убойно действует на любого же обезьяна.

Только дурак не поймет, что Ирка в полном порядке и готова к самым изощренным любовным схваткам.

Впрочем, она не столько оскорблена, сколько умело играет смертельную обиду. И, закрыв лицо руками, исторгая слезы, бросается в глубину квартиры. Щеколдин, потоптавшись и швырнув на пол рыбу, идет вслед за нею, включая по дороге свет. Через гостиную, где накрыт праздничный стол, в спальню.

Где, уткнувшись лицом в подушки, истово рыдает Горохова Ираида.

— Господи-и-и… Тут ночей не спишь и близко к себе никого не подпускаешь… Думаешь, думаешь, ну как же он там?! А он… Кобель проклятый!

Зюнька остается стоять в дверях, явно оставляя себе пути для отхода и драпа.

— Кто тебя впустил? Как ты сюда пролезла, Ираида? — растерянно спрашивает он.

Ирка вздымается и идет на него напористо и неустрашимо:

— Я сама себя впустила! Я не пролезла! Это пусть кошки твои драные пролезают! А я жена… Я к мужу пришла!

— Ты что? Очумела?! К какому еще мужу?!

— К единственному. Других не было… нету… и не будет!

— Слушай, что тебе надо? Деньги, что ли?

Горохова изображает крайнее потрясение, шепча:

— А… ты опять платить мне собрался? Тогда уж за все плати, Зюня! И за то, как меня вот тут на этой кроватке впервой разложил… Я же тебе себя девушкой принесла. Почти… И как бегал за мной… Одно и то же выпрашивал. Не мог ты без меня, да? Забыл?

— Я… я людей позову.

Горохова хохочет:

— Зови, миленький! Пусть все слышат, что за урод всем городом рулить собирается.

— Слушай, Горохова. Уходи по-доброму… а?

— А если нет? Выставишь меня, да? Как мамочка выставляла?! Валяй, мне не впервой. Только не забудь вспомнить, как я сына тебе чуть не под забором рожала! Сыночка нашего…

— Ну Гришка-то при чем? Хоть его-то не трогай.

И тут Горохова выкидывает то, чего он не ждет.

Она не просто опускается перед ним на колени, она распластывается всем телом и обхватывает его башмаки.

— Зюнечка, миленький… Ну прости ты меня за все. Только не гони меня. Я же люблю тебя больше жизни. Я что угодно… Только не гони…

— А, черт… Да кто тебя гонит? — слабо бормочет Зюнька.

…А майор Лыков удовлетворенно крякает, когда в окнах на втором этаже выключается свет. Он набивает номер на своей мобиле, ухмыляясь:

— Степан Иваныч! Это Лыков. Докладываю. Сначала орали. Вообще-то сильно… А теперь? Теперь свет выключили…

Степан в пижаме сидит в постели с мобильником в руках. Серафима сидит тут же, в их спальне, перед трюмо, накладывает ночной крем на лицо.

— Свет выключили? Это хорошо… Можешь больше там не торчать…

Степан Иваныч надевает очки и с каким-то странным интересом рассматривает что-то мурлыкающую под нос женщину.