— Самый верный ход для электората, в основном женщин, дедушка, — это глава семьи. Серьезный семейный человек, хранитель очага, добытчик и защитник, вызывающий всеобщее доверие. Прежде всего, чтобы зарплату в зубах жене тащил. И никого на стороне.
— Ну а, скажем, грех попутал?
— Вашего попутал?
— А черт его знает.
— С этим всегда морока. Ну, можно раскручивать на сантименте. Женщины и на такое клюют. Мол, романтичная, страстная, необыкновенная любовь вне прежней семьи, возникшая также необыкновенно, страстно, романтично и с перспективами на образование новой семьи… Такая сопливая «лав стори».
Петровский кривит губу:
— На «лав стори» у нас времени нет. И не будет! Работаем по семейному варианту. Немедленно найдите эту самую супругу.
— Где же мы ее найдем?
— Это ваши проблемы. Но чтобы через двадцать четыре часа она вернулась в семью этого… вашего протеже.
— Они же друг другу глотки перегрызут, — неожиданно вступает в разговор Степан Иваныч.
— И это ваши родственные проблемы. Чем они займутся у себя за дверью — меня не интересует. Дайте ей деньги… Или по мозгам… В конце концов объясните, что это временно. После выборов может убираться ко всем чертям! Но сейчас мне нужна милая, молодая, образцовая семья! Ну? Что вы расселись? Работайте.
Конечно, и в самом страшном сне мне не могло привидеться, что в моей жизни сызнова возникнет эта самая подруга моего сомовского детства — Ирка, Ираидка, Ираида Анатольевна…
Которая, только для того чтобы захомутать Зюньку, женить его на себе и законно войти в семейство Щеколдинихи, сдала меня, заложила, подвела под статью и помогла им отправить меня в зону и наложить лапу на дедово имущество. После чего, конечно, Маргарите Федоровне стала абсолютно не нужна. В последней попытке стать для них своей она даже Гришуньку родила. Что опять же не сработало…
Так что, когда я, отсидев свое от звонка до звонка, явилась в Сомово разбираться и карать этих сук позорных, Горохова просто бомжевала, сторожа в дальнем затоне согнанные туда на металлолом с половины Волги старые баржи и буксиры.
И я, конечно, дрогнула. Простила ей все…
Как же! Детная матерь-одиночка…
Так эта матерь и оттуда смылась, подбросив мне, как щенка бездомного, Гришку.
Ну а потом?
Когда поняла, что я уже не Басаргина нищая, а многоимущая при моем Туманском дама, что выкинула?
Нашла меня и взяла за глотку.
По новой.
И как всегда, утопая в своей слезливой сопле.
Она же мне Гришуню просто продала…
За тридцать кусков в баксах.
И я, конечно, тоже хороша.
Купила…
Ну не бежать же мне было с ребенком на какую-нибудь Чукотку?
От всего?
От новой жизни?
Корпорации?
В конце концов от моего Сим-Сима?
И даже расписку с нее взяла, что никогда теперь она и близко к нам не подойдет.
Она и не подходила.
До девятого августа.
Именно в этот день по железнодорожному отстойнику в Лобне бродят Зюнькины родственнички, тетушка Сима-Серафима и Степан Иваныч, которого та прихватила с собой и выпустила для переговоров с Иркой первым, в авангарде, чтобы поглядеть, как оно будет.
Степан мне потом рассказывал, что уже решил — Гороховой не дождется. А потом видит — она в форме проводницы вместе с напарницей выбирается из-под какого-то состава, волоча за собой клетчатые, набитые барахлом «челночные» сумки. Обе поддатые с какой-то торговой удачи.
Ну он и говорит:
— Ну и найти тебя, Ираида…
А та молчит, еще не доходит до нее, что это Степан Иваныч.
Тут из-за вагонов выходит в атаку Серафима, даже с букетиком цветов для беспутной беглой полуневестки.
— Вот это уж точно Горохова…
Напарница таращится:
— Кто это, Ир?
Ну а Гороховой только дай позлобничать:
— Родственнички… Как бы родные и близкие… Значит, от меня опять чего-то надо. У них как? Как нужна — меня как обезьяну в цирке кувыркаться выпускают. Отработала — банан в зубы и — пошла вон!
— Что ж так круто, Ирочка? Не чужие же, — лебезит Сима-Серафима.
— Отвалите! Все!
Горохова отпихивает ее с дороги, и они с напарницей уволакивают свои сумки дальше, по рельсам.
Степан Иваныч чешет репу:
— Вот рога выставила. Что дальше, Сим?
А та ему:
— Только ты не лезь. Я с нею по-нашему… По-женски…
Я до сих пор не знаю, как Серафима уломала Ирку.
Но зато прекрасно знаю, как та прогибала Зюньку. Думаю, что в оперативно-стратегической разработке приняла участие и Серафима. Как рулить мужиками, она знала и умела — будь здоров, Ирка ей и в подметки не годится.
Капкан на Зиновия Семеныча Щеколдина был насторожен безошибочно. К тому же к операции был спешно подключен и наш Серега Лыков, главполицай и щеколдинский хвостик. К нему тоже был тогда намордник Максимычем присобачен — будь здоров…
В общем, картинка в ночь с десятого на одиннадцатое такая. Лыков со своим милицейским «жигулем» торчит у подъезда кирпичной двухэтажки, где была квартира «мутер», еще судейская, доставшаяся Зюньке. Сирень после дождей разрослась так, что и палисадов не видно, и сдуру пошла цвести по новой. Лыков в летней тужурке нараспашку, с майорскими погонами, припрятал себя на скамейке под сиренями и дует пиво.