Леди мэр

Ей красят волосы под голубой «блонд».

Остальные кресла почтительно пусты. Ираида курит длинную сигарету, сбрасывая пепел в пепельницу, которую держит куаферша помоложе. Вторая одновременно готовит ее ногти к маникюру. Третья взбивает какую-то массу для маски.

Парикмахерши липнут к окнам, разговор явно идет обо мне.

Представляю, что она там несет по моему адресу.

Задастая Эльвира явно делает вид, что не узнает меня.

— Девоньки… Это кто там чапает? Неужто сама Туманская?

— Не отвлекайтесь! — небрежно бросает Ирка.

Мы топаем дальше.

— Делаем снимочек, дамы? — оживляется фотограф возле картонного Зюньки.

— Отвали! — огрызается Гаша.

Зиновий, уже не картонный, а в полной натуре, топчется перед парадным входом в мэрию, над которым свисает триколор. Он в новеньком светлом костюме при галстуке, тоже державной расцветки.

Увидев нас, багровеет, уходит за милицейский «жигуль», в котором, открыв дверцу от жары, сидит и ест сливы из фуражки майор Лыков.

Похоже, что мы совпадаем с визитом на регистрацию со щеколдинскими.

— Сливку хошь, Зюнь? — явно развлекаясь, спрашивает Серега.

— У меня от твоих слив уже оскомина, — бормочет, сосредоточенно завязывая шнурок на новом башмаке, Щеколдин. — Вот черт. Долго она там марафет наводить будет?

— Иди без нее.

— Да нет. Просила, чтобы без нее не начинали…

— На твоем месте я бы поторопился. Здорово, Лизавета. А Зюнька уже с час тут торчит.

Только тут Зиновий как бы впервые замечает меня:

— Здрасте, Лизавета… Юрьевна…

Я его в упор не вижу.

— Лыков! Где тут этот самый… избирком?

— А в кабинете у Федоровны.

— Чего ж так? Вроде не положено.

— Так он все одно пустой… Сливку хошь?

— Не лезь ты к ней. Не видишь, у нас — акт! Торжественный! — фыркает на него брезгливо Гаша.

Давненько я не бывала в кабинете Маргариты Федоровны. Со знаменем города в стояке, гербом Сомова и портретом Щеколдиной с траурной лентой на уголке. Сейчас он приспособлен под избирательную комиссию. То есть перегорожен длинным столом под зеленой скатертью, на котором стоит табличка с надписью «Избирком». За столом сидит официальный Степан Иваныч и две чиновного вида женщины. Степан просматривает бумаги в папке. Из женщин я знаю только сухую тощую даму из БТИ. Ее фамилия, кажется, Котикова.

Я смиренно стою перед столом, сложив ручки и глядя в потолок.

Вдоль стены за моей спиной расположилась на стульях моя напряженная команда.

— Ну что ж, товарищи… — Степан Иваныч заканчивает листать мои бумаги. — Инициативная группа горожан во главе с Ниной Васильевной, выдвинувших кандидатуру Лизаветы Юрьевны, поработала энергично. Проблема судимости по сроку давности и закону об амнистии — снята. Налоговая декларация. Справки о доходах, о наличии имущества заполнены грамотно…

— Ага! Как положено… — поддерживает меня Гаша.

Котикова морщится:

— У меня вопрос. Вы ведь Басаргина. А подаете документы как Туманская. Разве развод еще не случился?

— Отложен, — сообщает Нина Васильевна. — По неявке противоположной стороны. Там тоже справка из суда есть. На всякий случай…

Но такие дамы, как эта самая Котикова, вцепляются как клещи:

— Я бы хотела уточнить ваш социальный статус, Лизавета Юрьевна. Род занятий…

— Безработная… Пока…

— Что означает «пока»?

— Приду сюда… и будем работать, товарищи! — радостно сообщаю я им.

Они молчат очумело. Только переглядываются. Степан Иваныч сдерживает ухмылочку:

— М-да. Ну что, завершаем регистрацию?

Котикова не соглашается:

— Минуточку… Меня интересует одна странная вещь: в анкете отсутствуют фамилия, имя и отчество отца Лизаветы Юрьевны.

— Мне это никогда не мешало жить. Я его просто не знаю. Мама знала, то есть Вероника Иннокентьевна, но не успела мне сообщить. Фамилию мне отдал дед. А отчество — откуда отчество, Гаша?

— Панкратыч вроде Гагарина уважал.

— Странная история… А куда же делась ваша мама?

Она меня изучает, как блоху под микроскопом. И мне абсолютно ясно — да все она про меня знает, просто ковыряет побольнее.

— Некогда ей было, — ворчит Гаша. — Соскочила с поезда — и в родилку, родила — и на поезд!

— У нее были срочные гастроли симфонического оркестра… Оставила меня Агриппине Ивановне на кормление… Уехала…

— О, да! — с гордостью оживляется Артур Адамыч. — Единственная консерваторка из нашего города… По классу флейты… Я ее учил…

— А где же она сейчас? — не унимается эта вобла сушеная.

— Ну, последнюю открытку я получила лет десять назад. Из Грузии. Но, кажется, она звонила деду и из Литвы. Она очень любит выходить замуж. И вам, по-моему, это прекрасно известно. Степан Иваныч, может, хватит полоскать наши семейные трусики?

Степан Иваныч поднимается:

— Ну что ж. Позвольте мне как председателю комиссии…

— Минуточку. Ваша комиссия по закону должна немедленно выплатить мне на избирательные расходы какие-то копейки. Я еще раз спрашиваю: я могу их получить здесь, сейчас?

— Пока потерпите, Лизавета Юрьевна, — сконфуженно чешет репу муж Серафимы. — Город в очень сложном финансовом положении. Маргарита Федоровна оставила ряд проблем. Но в ближайшем же будущем…