Леди-пират

Она не понимала. Нет, она не понимала. Может быть, именно это ее и терзало, причиняло такую боль? Это непонимание, эта тайна, которой была окружена смерть Мери и которая отсылала ее к тайне ее собственного существования.

Мери никогда о себе не рассказывала. Единственное, о чем она обмолвилась Энн, — о своем английском происхождении. Призналась, что мать, Сесили, родила ее от моряка. Еще Энн было известно, что у Мери были дети и что ее любил маркиз. Вот и все, что она могла бы ответить, если бы кому-нибудь вздумалось спросить, кем была Мери Рид. И тем не менее эти намеки на признания и это украшение, которое Мери, словно что-то обещая, ей доверила, не шли у нее из головы. Мери могла ответить на некоторые вопросы, которые Энн задавала себе с самого детства, — это точно! Она это чувствовала.

В последние месяцы их разлучили — в наказание. Мери сначала поместили этажом выше, но потом снова перевели, уже умирающей, в тот гнусный карцер. Взгляды узниц тогда на мгновение встретились, и у Энн, все это время томившейся в разлуке, появилось ощущение, что и она сейчас не выдержит и умрет. И вот теперь и впрямь подыхает от тоски…

То, что Энн довелось увидеть за последние несколько часов, ее потрясло. Если бы они согласились хоть что-то сказать, хоть что-то растолковать — нет, не дождалась. Молчание. Энн горестно вздохнула. Нет, в самом деле, ей и вправду никак не понять, почему Мери Рид, рожденную в грязи, не бросили, как других пиратов, в общую могилу для бедняков, почему уложили в гроб, на крышке которого вместо креста была прикреплена саламандра, почему самой Энн приказали, опять без всяких объяснений, молча идти к маленькой церкви Святой Екатерины следом за повозкой, медленно тащившейся среди толпы. А толпа расступалась при виде странной процессии: повозка, на которую водружен необыкновенный, поражающий воображение гроб, и идущая следом узница, связанная по рукам и по ногам, с торчащим вперед животом и печальным взглядом, и вооруженные солдаты — справа и слева от нее.

Все это не имело никакого смысла.

Может быть, они хотели, чтобы весь город, видя младшую пиратку в таком горе, знал, что Мери Рид умерла? Но зачем это понадобилось? Энн была совершенно уверена в том, что о Мери и о ней самой позабыли сразу же после того, как закончился суд. Если так — к чему все это представление? И что такое изображал пастор, когда положил распятие прямо на саламандру, словно давая понять, что грех прощен? Может быть, такова была последняя воля Мери? Последняя насмешка?

У нее ничего не было. Никаких богатств. Так кто же за все это заплатил? Маркиз? В церкви он не появился. Пастор пробубнил свою скучную литанию, благословил гроб, который снова открыли. Зачем? Хотели убедиться в том, что она действительно спит там? Спит… А ведь и в самом деле казалось, что Мери дремлет. Дремлет, скрестив руки поверх тельца ребенка, уложенного к ней на живот так, словно они все еще были единым целым.

Энн хотелось прикоснуться к Мери, обнять, поцеловать. Но она не посмела. Из гордости. Она притворялась безразличной, а сердце у нее в это время рвалось на части.

Могильщик снова закрыл крышку. Энн было подумала, что все закончилось, но нет: пастор попросил ее проводить Мери, и Энн снова потащилась грузным шагом за гробом, который подняли на руках и отнесли на примыкавшее к церкви кладбище. Там уже зияла могила, озаренная огоньками свечей, воткнутых прямо в землю. Могильщик и один из его помощников обвязали гроб веревками, опустили в яму и засыпали землей. А потом Энн отвели назад в камеру.

Тиски снова сжались, сдавили так, что вскоре она, не вытерпев, всхлипнула. Она заглушила рыдания стиснутым кулаком, твердо намеренная с ними справиться. Но не сумела.

Слезы затопили глаза, нос, рот. Поняв, что вот-вот не выдержит и завоет в голос, она поднесла свободную руку к горлу и стиснула его. И продолжала стискивать, заставляя трахею искать воздух. Призывая на помощь в своем горе инстинкт самосохранения.

Если бы только у нее хватило мужества! Потерпеть еще несколько минут. Не ослаблять давления. Представить себе, будто это чьи-то чужие руки, не ее собственные. Но тут тиски отчаяния превратились в тиски страха.

Картинки спутались, поплыли. Мертворожденный ребенок Мери. Ее собственный ребенок, которого она еще носит. Рекхем, со смехом закруживший ее в танце на палубе «Реванша». Абордаж. Взгляд Мери, смотрящей ей прямо в глаза. Грохот выстрела, взорвавший тишину. Зияющая дыра, которую пуля оставляет посреди лба у своих жертв. Исполин, привязанный к мачте. Нет, это столб, он не похож на мачту корабля. И крики не похожи на крики пиратов. Детский голос. Девочка отчаянно вопит.

Энн разом отпустила собственное горло и закашлялась, прислушиваясь к вынырнувшему из небытия, голоску, который отчаянно взывал: «Папа! Папа!»

Она выпрямилась, безнадежно глядя перед собой, и зажала в руке изумрудную подвеску, которую носила на шее. Саламандра. Золотая саламандра, обхватившая камень. Саламандра на крышке гроба. Что Мери хотела ей сказать и не успела или не решилась, не нашла в себе смелости?