Леди-пират

— Ох, какой же я тогда был пылкий, какой стремительный во всем, что за гордыня меня обуревала!.. — вспоминал Форбен. — Я возвращался из Сиама в таком восхищении собственной персоной, что решил: сразу по приезде иду в корсары! Мне хотелось завоевать в море всеобщее уважение, хотелось, как молодому петуху, совершать подвиги на глазах у всех — казалось, что в чьем-то пересказе они многое теряют. Государственный секретарь по морским делам месье де Сэньлэ в то время пообещал Жану Бару, что тот получит фрегат, ну я и записался к нему в команду.

— Вы хорошо ладили? — спросила Мери, счастливая от того, с какой беспощадной прямотой Форбен говорит с нею о себе самом.

— Поначалу — да, несмотря на очевидную разницу в темпераментах. Бар замкнут и осторожен, я открыт и склонен к авантюрам, он молчун и скромник, я крикун, скандалист и фанфарон. Он типичный бретонец, я — средиземноморец. Тем не менее мы дополняли друг друга, так что разница характеров шла на пользу обоим… до того знаменательного дня, когда мы с ним схлестнулись по поводу того, как поступить с торговым караваном, который нам поручено было охранять. Бар уверял, что нужно пройти вдоль острова Уайт, я же — что совсем наоборот, потому как иначе не избежать встречи с корсарами. Он руководствовался опытом, я — инстинктом. Бар высмеял меня, и мы двинулись по тому курсу, который предложил он. Ну и все произошло так, как я предсказывал. Нас взяли в плен и бросили в тюрьму.

— Но вы же там могли сгнить живьем! — воскликнула Мери. — А как вас освободили?

— Освободили! — рассмеялся Форбен. — Как же, освободили нас! На это нечего было и надеяться. Мы сбежали, и нам помог в этом один родственник Жана Бара. Он принес напильник — и с решетками на окошке было покончено.

— Очень любезно с его, родственника этого, стороны… — заметила Мери, подкатываясь котенком под бочок к любовнику.

Она просто обожала такие минуты — после любви, когда они были… как соучастники чего-то, как заговорщики. Форбен нежно поцеловал ее в лоб, потом продолжил, счастливый тем интересом, какой девушка проявляла к его историям.

— Все это оказалось не так уж просто… Сам-то Бар говорил, что мы не думаем о последствиях, считал побег предприятием безрассудным и надеялся, сидя за решеткой, дождаться, пока король заплатит выкуп, назначенный за наше освобождение. А я… я, конечно, верил его величеству, но вот веры в наших тюремщиков, которым было бы куда приятнее, чтоб мы сдохли, чем наоборот, мне явно не хватало. Мы спорили, спорили, и в конце концов я ему пригрозил: будешь, мол, объяснять, куда я делся, нашей страже… И у него не стало выбора…

— Бесился, небось, да?

— Без этого не обошлось, — усмехнулся Форбен. — Тем более что я был ранен в плечо, не мог ему помогать, и, когда мы раздобыли лодку и сели в нее, ему пришлось одному грести от Плимута до Дюнкерка!

Мери прыснула:

— Теперь я лучше понимаю, чего вы не поделили! Объяснил причину!

— Нет, ты еще не все понимаешь. Ты не представляешь, до какой степени низости наше соперничество довело Бара, — помрачнел капитан. — Он на меня злился, но присматривался ко мне и сумел извлечь для себя выгоду, пользуясь тем, что природа наградила меня гордыней. И он знал, что для меня честь превыше всего, важнее любой добродетели, и что я лучше умру, чем стану просить о чем-то. А я надеялся, что когда он предстанет перед его величеством и министром, то поведет себя как честный, порядочный человек (я же все-таки в душе-то считал его таковым!) и признает как собственную тактическую ошибку, так и проявленную мной отвагу, благодаря которой королевская казна осталась в целости и неприкосновенности. Ничуть не бывало! Он даже не подумал поступить так, он сказал, что нам не повезло, и присвоил себе инициативу побега…

— И ты промолчал!!! — Мери была вне себя от ярости.

Форбен крепче прижал к себе подругу. Лежа на спине в кровати с задернутым пологом, он чувствовал у себя под боком горячее тело Мери, ноги их переплелись, он наслаждался ощущением того, как страстно она ему сочувствует, как трепещет, всем своим существом отзываясь на его рассказ, — он любил это ощущение точно так же, как любил ее смех, ее подзадоривающий взгляд исподлобья… День ото дня он ощущал все большую близость с нею и все сильнее в нее влюблялся.

И все-таки он подавил в себе новую волну желания, завершая рассказ: