Леди-пират

— Мне было не положено вмешиваться по рангу, да и мои принципы не позволили бы мне вмешаться. Между тем слова Бара никаким сомнениям при дворе не подвергались, и наши дороги разошлись. Дальше он проявлял все большую дерзость и отвагу, чтобы подтвердить свою ложь и не потерять расположения короля, а заодно и все большую жестокость, ну и стал героем, мужество которого затмило мое… А знаешь, я не сержусь на него за это, — добавил Форбен. — Двор переменчив, а мой темперамент мало подходит для его игр. У меня слишком цельная натура и чересчур много гордости, и я способен закусить удила и оскорбить тех, кому должен хранить верность и беспрекословно повиноваться. Бар куда хитрее. Он умеет — ради карьеры — отстраниться, подняться над ситуацией. Увы, в этом мире далеко не всё решают поступки, и уметь казаться порою важнее, чем быть… Тогда как на самом деле признательности заслуживают одни только результаты дела, которое ты делаешь.

Эти слова Мери тоже сохранила в тайной кладовке своей памяти, после чего позволила наконец чувственному порыву капитана осуществиться, и их затопила волна страсти.

Когда они наконец все-таки оделись, Форбен, чувствуя, что близость разлуки не мешает им обоим все глубже погружаться в непривычное состояние сумасшедшей влюбленности, горестно заявил:

— Я женат на океанской волне, Мери… И эта любовь слишком цельная и слишком моя, чтобы я мог ее делить даже с тобой. Не надо отдавать мне душу! Я как ветер — непостоянный, легкомысленный, то тихий, то громовой, порой ласковый, порой невыносимый… И я люблю свободу, поэтому способен лишь на короткую стоянку в порту, не больше того…

— Давно поняла это, мой капитан, — прошептала Мери, ничуть ему не веря.

Взгляд, который бросил на нее Форбен во время своей горестной речи, полностью опровергал его слова. И Мери совершенно успокоилась. Рано или поздно она сумеет убедить его в том, что он ничегошеньки не потеряет, любя ее… и даже, чем черт не шутит, женившись на ней!

* * *

— «Жемчужина» снимется с якоря через несколько часов, — объявил Форбен неделей позже.

Мери не удивилась. Форбен любил ее всю ночь, не разрешил уйти, как обычно, на рассвете, продолжая в постели наслаждаться ее присутствием, словно хотел пресытиться на прощанье. Он сильно сомневался в том, что подруга станет томиться от скуки все время, пока длится плавание, и, естественно, не мог требовать от нее верности. Он покорился неизбежности расставания, но — хотя ему и трудно было признаться в этом даже себе самому — ох, как же дорого ему эта покорность стоила!

Между тем полностью отремонтированный фрегат уже три дня без передышки запасался всем необходимым для будущего плавания.

Мери отлично понимала, чему обязана переменами в поведении возлюбленного, и, боясь, что ему слышно, как сильно бьется ее сердце, ждала, что вот сейчас он скажет: «Прощай!» А как иначе? Дело решенное… Но Форбен не знает, что она вовсе не намерена с этим мириться!

Мери оделась, комок из горла не уходил, и она была не готова сразу же встать на защиту их любви, довольствовалась пока тем, чтобы спуститься вслед за любимым по лестнице: Форбен предложил вместе позавтракать еще до того, как придет Перрина. Оба шли вниз молча, и молчание Мери смущало Форбена. Очень смущало — куда больше, чем он мог бы предположить.

Клод де Форбен привык к рекам слез, иногда шквалу воплей или проклятий в свой адрес при каждом разрыве отношений. И Мери лишний раз доказала свое отличие от других показной легкостью, с какой приняла его слова. С достоинством дойдя до нижней ступеньки, она вдруг обернулась и сказала проще некуда:

— Возьми меня с собой.

Форбен чуть не поперхнулся:

— Послушай, это же невозможно! Женщине нельзя на корабль!

— Вот еще! Разве я не одурачила уже и твоих людей, и тебя самого? Проведу всех еще раз! — пожав плечами, усмехнулась она.

— Не так это просто. Мери. Несколько лет назад я защищал одну юную служаночку от хозяйки, которая плохо с ней обращалась. И пришлось взять девушку с собой в Экс-ан-Прованс, переодев юнгой. Я, пожалуй, любил ее и, ради нашего блага, предпочел скрывать от других, что она женщина. Так вот однажды, когда меня не было, она, наплевав на наш уговор никогда никому не показываться без мужского платья, надела юбку… Скандал был такой, что оба мы оказались опозоренными, я, разумеется, больше… Вот потому-то я и поселил тебя у Корнеля. И потому же не стану рисковать, взяв тебя на борт.

— А ты считаешь, следует презирать всех женщин из-за глупости, которую сотворила одна-единственная? — спросила Мери.

— Опять ты не поняла! Плавание — не забава. Каждый, кто на борту, должен уметь защитить свою жизнь, так же как свою родину. Убить или умереть.

— Я, значит, по-твоему, не способна себя защитить?

— Уверен.

К этому аргументу Мери тоже была готова.

Она нежно прижалась к любимому, но лишь на миг, тут же и отстранилась, сжимая в руке эфес шпаги, которую он носил на боку. И прежде чем он успел опомниться, она уже щекотала острием его адамово яблоко.