Леди-плутовка

Он так часто заботился о других, что она испытывала нечто вроде торжества, заботясь о нем. На что она готова ради него, если он попросит?

Она оглядела сброшенные на пол сапоги. Один был прошит пулей, которой его ранили из-за нее.

И у нее возникла идея.

Выбравшись из комнаты на цыпочках, она нашла Селби и попросила принести мерную ленту.

Каллум извинился за то, что заснул не один раз, а дважды, но она со смехом вытолкала его за дверь. Жаль, что он не воспользовался кроватью для более приятных целей. Этому нет прощения.

Но он не особенно жалел. Сегодня вечером они были только вдвоем: ни убийства, ни воровства, ни мошенничества. Если однажды они смогли обойтись без всего этого, может быть, сумеют снова. И, возможно, в следующий раз он не проспит всю встречу.

День был тяжелым, и, несмотря на то что поспать удалось, он тяжело и медленно шагал по темным улицам. Добравшись до «Друри-Лейн», то есть почти до дома, он понял, что день еще не закончен.

Улица была освещена фонарями и газом, так что по сравнению с почти полной тьмой окружающих кварталов свет бил в глаза. В центре мостовой танцевали люди. Многие были знакомы ему, он видел их на сцене. Можно подумать, спектакль вылился из театра на улицы города. Здесь были и оркестранты, наяривавшие на скрипках, а нетрезвые танцоры изображали нечто вроде контрданса. Вернее, изображали бы, если бы крепче держались на ногах.

В голове Каллума мгновенно всплыли статьи закона. Публичное пьянство. Танцы без разрешения.

Проклятье!

Они никому не причиняли вреда: не то что убийцы и насильники, – но он уже проспал несколько часов, в течение которых должен был выполнять свой долг. И люди, танцующие в непосредственной близости от Боу-стрит, буквально выставляли напоказ правонарушения, только что не хвастаясь ими перед тамошними офицерами.

Стоявшим здесь офицером. Он здесь, он представитель закона, и если это хоть что-то значит для него, он должен арестовать весельчаков.

Будь оно все проклято.

Сначала он подошел к скрипачу, положил руку на смычок. Музыка немедленно смолкла.

– Сэр, вы не можете играть здесь, – объявил он и, повысив голос, добавил: – Идите за мной. Все. Мы в квартале от магистратского суда.

Скрипач яростно запротестовал. Танцующие разбежались – все, кроме одного. Мужчина лет сорока заплакал так отчаянно, как плачут только дети или горькие пьяницы.

– Я не могу идти в тюрьму.

Каллум покачал головой.

– Вы всего-навсего пойдете в караульное помещение. Утром предстанете перед магистратом.

– Я не могу ждать до утра! Это слишком долго.

Мужчина пошарил в карманах, вытащил горсть банкнот и мелочи, явно намереваясь подкупить полицейского. Монеты проскальзывали сквозь пальцы и со звоном падали на тротуар.

– Сядьте! – Каллум сжал локоть незнакомца, подвел его к обочине. – Ради всего святого, не стойте вы, иначе покалечите себя!

Он ловко собрал монеты с мостовой и сунул в руки владельца.

– И что плохого, если вы протрезвеете в караульном помещении?

– Жена будет скучать.

– Как мило! Особенно приятно будет для нее узнать, что вы нарушили закон.

– Ничего я не нарушал. Она прикована к инвалидному креслу и знает, как я люблю танцевать. Она не возражает. Но если я не буду дома к полуночи, она посчитает, что я ее бросил. – Он закрыл лицо руками и снова заплакал: – Я никогда ее не покину. Я люблю жену.

Скрипач, угрюмый немолодой человек, нерешительно поколебался:

– Офицер, это необходимо?

При взгляде на всхлипывавшего пьяницу его лицо смягчилось:

– Он слишком пьян, чтобы лгать, и никого не трогает. Нельзя ли его отпустить?

Каллум думал о том же еще до того, как услышал слова скрипача. Почему он должен арестовать кого-то за танцы вне зала, чей владелец получил специальную лицензию? Кому, черт возьми, есть дело до того, танцуют люди или нет?

Но чем еще он может заняться? Он не чаеторговец. Не бакалейщик. Не может проводить жизнь за прилавком, угождая капризам раздражительных слуг аристократов и горожан. Он офицер полиции, и либо это значит все, либо ничего. А если это не значит ничего, тогда кто же он и на что потратил последний год и остальные годы жизни?

– Мне очень жаль, – сказал он искренне, – но оба вы пойдете со мной.

Впервые с того дня, как Каллум стал служить в полиции, ему был неприятен вид здания суда. Он отвел пьяного и раздраженного скрипача в караульное помещение и поговорил с дежурным. Их приведут в суд, как только завтра утром появится Фокс.

Каллум похлопал себя по карманам, нашел шиллинг и вручил дежурному.

– Найди мальчишку, и пусть он сообщит жене этого человека, что все в порядке и он будет дома утром. Не настолько он пьян, чтобы забыть собственный адрес.

Раздраженный, расстроенный, встревоженный Каллум направился домой. Но от тяжелых мыслей его отвлекли грохот, звон и вопль ярости. Он повернулся в направлении звука. В круге света газового фонаря стоял экипаж. Перед ним, едва видимые в темноте, валялись перевернутый стул и разбросанные осколки гипсовых бюстов.