Леди-плутовка

Женщина рассмеялась, дружески пожала руку леди Морроу и уселась в экипаж.

Изабел улыбнулась на прощание, но ее радость немного померкла.

К четвергу жизнь порядочной вдовы безнадежно потеряла вкус. Изабел была постоянно занята, но все же не сделала ничего существенного. Сколько недель выполняла она те же бесконечные обязанности? И сколько еще таких недель маячило впереди?

Она пыталась сделать из их появлений в обществе нечто вроде игры с Люси.

Каждая брала по стопке приглашений и вытаскивала те, которые хотела принять. Если обе соглашались, значит, можно было писать записку с обещанием приехать.

Однако и тут было две проблемы: Люси избегала балов и собраний, на которых существовал большой шанс встретить потенциальных женихов. Кроме того, Изабел не получала такого количества приглашений, на которое рассчитывала ранее.

Пока был жив муж, каждый день сезона она получала больше писем, на которые могла ответить, и больше приглашений, чем могла принять. За время годового траура очень немногие посещали ее из уважения к Эндрю. Изабел почти не выезжала: и вдовья скорбь, и строгие правила этикета требовали, чтобы она проводила этот год в уединении.

Но леди Риордан ясно увидела то, чего не разглядела Изабел: теперь, когда она отказалась от траура и вновь вознамерилась вращаться в обществе, да еще вместе с хорошенькой подопечной, гораздо меньше людей хотели видеть ее на своих вечеринках. Джентльменов и без того не хватало, а богатая вдова была куда менее интересна хозяйкам, чем дружелюбная жена.

Может, ей все-таки устроить званый обед? Хотя… с какой целью? Чье общество ей настолько дорого? Как только Люси выйдет замуж, Изабел вряд ли захочет кого-то видеть. Она не искала другого мужа, не заседала в парламенте, к тому же имела независимый доход и была самодостаточна, никому не подчинялась, так что могла ничего не предпринимать.

Но это означало также, что один день ничем не отличался от другого. Никто в ней особенно не нуждался, никто не полагался на нее, если не считать слуг, а им требовалось лишь вовремя выплачивать жалованье. Им все равно, на кого работать, лишь бы хорошо платили и не обижали.

Она не была очень уж благочестива, но помнила цитату из Евангелия от Матфея, которая часто приходила ей на ум после смерти Морроу: «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы. Довлеет дневи злоба его».

Какие правильные слова! Эндрю Морроу сам заботится о своем. Даже после смерти зло оставалось. Не то театральное зло, вызывающее смерть и разрушение, а зло банальное, повседневное. Эгоизм и жадность. Недоверие и обман.

И в этом он вряд ли одинок. На земле еще не было человека, полностью свободного от этих недостатков, в том числе от них не была свободна и сама Изабел.

Как мог Каллум Дженкс каждое утро идти в суд на Боу-стрит, зная, что непременно столкнется со злом? Неужели сказанное или сделанное им может на что-то повлиять?

Да. Это повлияло на Изабел, когда тело Эндрю Морроу лежало на полу в спальне. Каллум единственный, кто говорил с ней спокойно и вразумительно и смотрел темными глазами, в которых светились вопросы, но не осуждение.

Да, он видел в ней человека и хотел узнать получше.

Каллум замечал не только преступления, но и людей, которые их совершали, – иногда бесцельно, иногда в отчаянии или от голода.

Когда они вместе шли по лондонским улицам, он научил ее подмечать окружающие детали. Это открыло ей глаза, и они больше никогда не закрывались, когда речь шла о современном Лондоне.

Так что она сумеет что-то сделать.

Быстро, чтобы не передумать, Изабел нацарапала Каллуму записку.

– Отнесите это офицеру Дженксу, – велела она лакею Дугласу и дала ему адрес, а потом бродила по комнате, пока тот не вернулся. Время от времени она присаживалась за фортепиано и извлекала несколько нестройных аккордов.

Вернувшийся Дуглас сообщил, что Каллум обещал зайти позже.

Появился он, когда время обеда давно минуло. Изабел велела Селби проводить его в утреннюю комнату, вспомнив, как нежно целовал ее Каллум среди рассыпанных бисквитов и орехов. На этот раз в комнате было прибрано, но он вряд ли обратил на это внимание.

– Прости. Не мог прийти раньше. Работа, – пояснил он, усаживаясь в кресло.

Изнемогавшая от любопытства Изабел подалась вперед:

– Еще один фальшивый аукцион?

– Что-то в этом роде.

Дженкс, выглядевший невероятно уставшим, закрыл глаза. Щеки были покрыты щетиной, под глазами – темные тени. Глядя на него, Изабел вдруг с невероятной ясностью осознала, что, во-первых, его дни были так же полны, как ее – пусты: он считал себя ответственным перед многими людьми и был готов не спать и не есть, только чтобы никого не подвести. А во-вторых, она одна из них, и он никогда не откажется прийти по первому зову.

– Тебе необязательно было приходить, – вздохнула она. – Я не хотела утомлять тебя еще больше.

– Ты далеко не легкомысленна, Изабел. Если ты хотела поговорить со мной, полагаю, о чем-то важном. Новый план, не так ли? Поэтому ты и позвала меня?