– Джулс, – сказал Марк. Он ощущал все острые углы чувств своего младшего брата, они, словно бритвой, резали ему кожу. Так вот, что значит быть семьей, думал он. Страдать, когда страдает другой. Отчаянно стремиться защитить его. – Убийца забирает жизни. Нельзя платить за трагедию трагедией или черпать жизнь из смерти.
– Я просто знаю, что, если бы так случилось с ней, если бы так случилось с Эммой, я бы поступил точно так же. – В глазах Джулиана отражался страх. – Я пошел бы на любые жертвы.
– Нет. – Марк положил руку на плечо Джулиана и развернул брата лицом к себе. Джулиан неохотно посмотрел на него. – Ты бы поступил по совести. Ты всю свою жизнь поступаешь по совести.
– Мне очень жаль, – сказал Джулиан.
–
– Они нашли бы другой повод наказать тебя, – перебил его Джулиан. – Кьеран хотел причинить тебе боль. Ты ранил его, и он хотел ранить тебя в ответ. Мне очень жаль – я сожалею из-за Кьерана, ведь я вижу, что тебе он был небезразличен. Мне очень жаль, что я не знал, что ты покинул любимого человека. Мне очень жаль, что я годами думал, будто ты наслаждаешься свободой и жизнью среди фэйри, пока я здесь убиваюсь, пытаясь растить четырех детей, руководить Институтом и скрывать секреты Артура. Мне хотелось верить, что с тобой все в порядке. Мне хотелось верить, что хоть с кем-то из нас все в порядке. Очень хотелось.
– Тебе так же хотелось верить, что я счастлив, как мне хотелось верить, что счастлив ты, – ответил Марк. – Я все думал, счастлив ли ты, живешь ли ты, радуешься ли жизни. Я представлял, каким ты вырастешь. – Он сделал паузу. – Я горжусь тобой. Я почти никак не повлиял на твое взросление, но я горжусь тем, что могу назвать тебя братом, что могу назвать братьями и сестрами всех вас. И я не оставлю вас снова.
Глаза Джулиана широко распахнулись и сверкнули зеленью морских глубин.
– Ты не вернешься в страну фэйри?
– Что бы ни произошло, – сказал Марк, – я останусь здесь. Я останусь здесь навсегда.
Он обхватил Джулиана руками и крепко обнял его. Джулиан вздохнул, словно отпуская тяжелую ношу, которую носил на плечах долгие годы, и прижался к старшему брату.
Эмме снились родители.
Они были в маленьком, выкрашенном белой краской домике, где они жили, когда Эмма была совсем ребенком. Из окна она видела слабый блеск каналов. Мама сидела у кухонной стойки, на которой была развернута темная ткань. На ней лежало множество ножей, от самых маленьких до самых больших. Крупнее всех была Кортана, и Эмма пожирала ее глазами, пьянея от золотого сияния, от резкого свечения клинка.
В сравнении с блестящим мечом мама казалась серой тенью. Эмма видела ее волосы и руки, ее ловкие движения, но силуэт ее был размыт, и Эмма боялась, что, стоит ей прикоснуться к ней, мама исчезнет, как лопнувший мыльный пузырь.
Послышалась музыка. В кухню вошел отец Эммы, Джон. Он держал на плече изящную скрипку, из-под смычка, словно вода, лилась спокойная музыка, и вот…
Эмма ахнула. Мама повернулась к ней.
– Что-то не так, Эмма?
– Я… Нет, ничего. – Она посмотрела на отца. – Играй, пап.
Отец мягко улыбнулся ей.
– Ты точно не хочешь попробовать?
Эмма покачала головой. Стоило ей взять в руки смычок и коснуться им струн, как раздавался вой дикой кошки.
– Музыка у Карстерсов в крови, – сказал отец. – Когда-то эта скрипка принадлежала Джему Карстерсу.
Джему, подумала Эмма. Тому самому Джему, который поддержал ее на церемонии парабатаев, который задумчиво улыбался ей и похлопывал ее по плечу. Тому самому Джему, который прислал ей кота, чтобы тот присматривал за ней.
Мама подняла Кортану.
– Эмма, ты витаешь в облаках.
– Может, она улетела не слишком далеко. – Отец опустил смычок.
– Доверяй ему, – сказал Джон Карстерс. – Он придет к тебе, и ему потребуется твоя помощь. Доверяй Джеймсу Карстерсу.
– Но, папочка, он сказал, что ему нужно идти. – Эмма не называла отца папочкой с раннего детства. – Он сказал, что он что-то ищет.
– И скоро найдет, – ответил Джон Карстерс. – И тогда на твою долю выпадет еще очень многое.
– Но, папочка, – прошептала Эмма, – папочка, ты ведь мертв.
Джон Карстерс печально улыбнулся ей.
– Пока живут любовь и память, смерть не настигает нас, – сказал он.
Он опустил смычок на струны и снова начал играть. Становясь все громче, музыка, словно дым, заполняла кухню.
Эмма встала со стула. За окном темнело, клонившееся к горизонту солнце отражалось в воде каналов.
– Мне пора.
– О, Эм… – Мама подошла к ней с Кортаной в руках. – Я знаю.