Ледяное сердце

Что было дальше, Кайя запомнила плохо. Единственное, что она могла, мысленно сплести руну Отрешения и накрыть себя ею. Руна получилась слабой, потому что она сама была слаба, но хоть что-то, чтобы…

…не видеть… не слышать… не чувствовать…

Той жгучей ненависти, злости и боли, которыми встретил её город. Того безумия и жажды её смерти, которая ударила, словно кулак, куда-то пониже рёбер, выбив из лёгких почти весь воздух.

Ей связали руки и привязали к ним длинную верёвку. Дитамар сел на лошадь и потащил Кайю за собой, как погонщики тащат упрямую корову. Перед ним ехал глашатай, оповещая округу, а позади – небольшой отряд горцев. Её волокли по городским улицам, по площади вокруг статуй, по набережной реки, по мосту и вокруг храма. И кругом собирались толпы, от которых на Кайю, словно волны прибоя, летели крики и брань, а иногда даже комки грязи и камни. Из толпы тянулись руки, пытаясь схватить её за волосы или за платье, на особо ретивых сопровождающие горцы щёлкали яргами, и если бы не страх получить по рукам боевым айяаррским кнутом – толпа давно разорвала бы Кайю на части.

А когда она совсем выбилась из сил и, споткнувшись, упала, то кто-то, всё-таки успев прошмыгнуть между горцами, ударил её палкой по спине, а толпа взревела одобрительно.

…убить гадину!

Ей вспомнился крик той женщины на галерее. Здесь кричали что-то похожее.

Дитамар спрыгнул с лошади, подошёл к ней и поднял за руку с мостовой.

– Ну что, кахоле, нравится тебе приём? А? Посмотри, как все тебе рады! Не нравится? Ты все ещё считаешь правильным то, что проклятые псы Альбы пытают и убивают нас? Что они явились в наши земли? А? Что молчишь? Не хочешь чувствовать, да? Я же запретил тебе плести свои детские руны, ты забыла?!

Он встряхнул её и ударил наотмашь по лицу, как тогда, в Ирмелине. И тот самый перстень с жёлтым топазом, что он дарил ей в Рокне, оцарапал губу и щёку. Руна распустилась и растаяла, и злость толпы накрыла Кайю с головой.

Она только увидела, как шпиль храма на фоне голубого неба вдруг начал вращаться, крики и брань отдалились, и гладкий булыжник мостовой внезапно коснулся рук – она потеряла сознание.

Очнулась уже в подвале в той же клетке на соломе. Нестерпимо болела голова, и было очень холодно. Кайю била крупная дрожь. Но она больше не плакала. Пришла служанка, посмотрела, как она лежит, подтянув ноги к подбородку, и молча ушла. Опустилась ночь, и никому во всём мире не было до одинокой пленницы никакого дела.

А к утру ей стало хуже.

Началась лихорадка. И, кажется, она бредила.

Она видела, как снаружи стоит отец и пытается протянуть руку в маленькое оконце. И Кайя кричала, изо всех сил: «Отец! Отец!», но оконце было слишком узким. Она пыталась разбить стену и бросалась на неё плечом, но та не поддавалась. Потом ей привиделся Дарри со словами, которые он говорил ей тогда, в Брохе, ночью: «Миледи, вам не стоит бояться. Мы вас защитим. Никто вас не обидит. Даже Зверь». И ему она кричала, звала на помощь и просила забрать отсюда. А под конец она увидела мать. Впервые.

На самом деле Кайя не помнила её лица, помнила только голос. Помнила песни, которые она пела. Веды умеют очень красиво петь. Она стояла перед ней в лёгком светлом платье на фоне зеленеющих весенних берёз и звала за собой. Зелёные глаза, каштановые волосы – она и вправду на неё очень похожа.

И Кайя хотела пойти за ней, протянула руку, позвала: «Мама! Мама!», и заплакала, но образ матери таял среди тонких белых стволов, а рука наткнулась на что-то мягкое и тёплое. Оно забралось ей на грудь, согрело, и песня матери растаяла вдали, перейдя в тихое кошачье мурлыканье.

Глава 13. У всех свои планы

Кто-то коснулся её руки, и Кайя с трудом разлепила веки. В полумраке подвала рядом сидел Ирта, и внимательно её разглядывал. Его берет и бороду она узнала без труда. Он покачал головой, встал и вышел, даже не заперев за собой решётчатую дверь.

Она не помнила, сколько прошло дней и ночей, и сейчас ей было совершенно безразлично происходящее. Открыть глаза – это всё, на что хватало сил. Просто хотелось, чтобы её никто не трогал. Хотелось уснуть и больше не просыпаться.

Но через некоторое время после ухода Ирты послышались брань и тяжёлые шаги, и своды подземелья отозвались на них гулким эхом. А затем железная решётка распахнулась с таким грохотом, что едва не сорвалась с петель. Кайя снова открыла глаза и увидела огромную фигуру в маске – Эйгер стоял прямо над ней в длинном плаще и с большим факелом в руках. Позади него виднелись ещё фигуры, но мятущееся пламя, от которого на стене плясали чёрные тени, мешало их рассмотреть. В другое время она бы испугалась. Но сейчас сил не осталось даже на страх.

Эйгер разразился отборной бранью на айяарр, швырнул факел кому-то из сопровождающих, а второго, попытавшегося подойти ближе к узнице, оттолкнул так, что тот ударился о решётку. И прежде, чем Кайя поняла, что происходит, он подхватил её на руки вместе с соломой, на которой она лежала, и пошёл по коридору к лестнице.